Выведи ярко-желтый круг среди серого цвета… Так, Серый мог поклясться, что когда она уходила, и их мирок распадался по посредственностям очередного вечера, он ещё долго слышал ее золотистый смех. Золотистый смех в золотистой комнате.
«Ух ты», – Света ответила почти сразу.
«И как ощущения?»
Время по отдельности походило теперь на нечто подготовительное, предварительное – отретушированный задний фон портретного снимка. Кажется, её школьное сочинение в этот раз отменно не задалось. Кажется, она снова поругалась с мамой или, вернее, мама с ней. Всё это – карандашная линия под пятой времени. Ничего из этого она когда-нибудь не вспомнит. Всё – мелкие перипетия мелкий жизни.
Настоящее начиналось там, где она бегала босиком, уклоняясь с визгом от вездесущих касаний. Помнится, ему полюбилась светленькая эластиковая блузка, блаженно высвечивающая бюстгальтер, и Серый безнаказанно игрался то с ее свободным низом, то с спускавшейся до середины соблазнительной лестницей пуговиц – снять ее, конечно, ему так и не удалось. Но ее кожа под его руками в плену той прозрачной блузки, долго ещё служила ему вечерами сонной пилюлей.
«Ну как сказать», – задумалась Вика.
«С одной стороны, прикольно. «Вкусненько»
«С другой – ничего особенного»
«Просто губы»
«Просто язык»
«С третьей – дико по кайфу»
Она приезжала днем, сразу после школы, когда Росомаха был на смене, обычно Серый ради этого прогуливал колледж. Из колонок у них играли Arctic Monkeys, Fall out Boys и немного, самое теплое из «Сплина». Под «Моя любовь» ему как-то удалось стащить с нее джинсы, и она, регулируя музыку, растянулась перед ним в своих детских, в розовый горошек трусиках, смешно, но соблазнительно – до нещадной засухи в горле – контрастировавших с длинной ее ног. Солнечный луч ласково оглаживал ее левое бедро, и, за каждую попытку следовать за ним, она легонько щипала его повыше локтя: «Убери руку» – хотя он задержался – клянусь, задержался! – на целых 30 секунд.
Конечно, они заходили всё дальше поцелуев. Но, блуждая этими незнакомыми, ослепленными солнцем и волнением тропками, Вика боялась дойти до конца. И, когда нежданно сдавалась какая-нибудь податливая застежка или чопорная резинка уступала его пальцам свой розовый оттиск, когда «Кто я» и «Где я» схлопывалась, захлебываясь удовольствием, до его вездесущих губ, Вика всё ещё говорила: «Не надо».
Словно выбило пробки, свет на миг погас. И молниеносно сработали предохранители.
Не надо.
Серый припас для ее визитов самые старые, самые свободные шорты. И она так и не заметила, и, кажется, даже не поняла…
Вытерпеть было невозможно. Было больно. Но он терпел.
«Дико по кайфу», – переслала Света.
«Не ожидала от тебя»
«Но вы же не?», – нервный смайлик, явно выдающий любопытство.
«Свет, ты же меня знаешь»
«Нет»
«Конечно, нет»
«Ну я тебя в последнее время не узнаю»,— пришло в ответ.
«Мы не спим», – в спешке напечатала Вика.
«Мы встречаемся-то всего-ничего»
«Но, честно».
На миг замяться перед отправкой.
«Мне бы хотелось»
«Сделать это с ним».
Света набирала сразу третий том «Войны и мира», набирала итоговое по литературе, набирала сопроводительное письмо кандидата без опыта, но пришло только:
«Не спеши с этим».
Глава 14
Невзрачная эльская осень выиграла в тот год неоправданно солнечных дней, чтобы раздать их все на праздные прогулки и поцелуи – не всё же им сидеть дома! Или, может, просто в ее памяти было слишком тепло.
Собственная душевная хронология иногда сбивалась, путала дни. Что, впрочем, неудивительно: в те месяц-полтора каким-то образом втиснулось минимум полугодье. По крайней мере, как будто столько она знала Серого и столько жила в Эльске.
“Октябрь-ноябрь 2017”. Не галерею айфона листать, нет – далекие очень, до упора вверх, комнатки воспоминаний.
Людная лучистая набережная. В розовый глазури пончики и шумная серовская усмешка в Live. Раздолбанные, с необъятными шнурками: “Да что ты какая бедовая. Давай я сам завяжу” – ролики в парке.
“Ты бы хоть сказала, что не умеешь кататься! Иди сюда!”, – ворчит Серый.
“Ну вот – говорю”.
Они переваливаются, как конькобежцы по трибунам, ломано, долго, в румяном сиянии дня. “Всё, час закончился!” “Наконец-то”.
Вид вполоборота: темноволосая голова над объемной вырви-глаз-голубой курткой. Готов бежать. Бежать от нее, чтобы упасть под негодующие визги мамочек на сетчатые детские качели и лететь, лететь, лететь. Бесконечно. Пока лицо ласкают солнце и викины руки. “Ну нас же смотрят все. Ну пойдём!”, – ноет она. Нет. Меня нет. Притвориться спящим. Как его и запомнил сочный снимок викиной камеры.