– И ты это поощряешь?! – взрыкнула она.
Голос ее, незамеченный, проглотил новый выпуск Comedy Club. Ей, в своей отдельной вселенной, никак до него не докричаться.
“Ну как? Отпросилась?” – интересовался Серый.
“Конечно”
“Тогда предлагаю вечером сгонять в кальянку со Святом”
“Можешь подругу взять”
“Так там же с 18 лет”, – отозвалась Вика.
“В кальянной”.
– Боже! Ну какая же ты… – вмешалась Алёна.
Очень естественным и нежным жестом она перехватила телефон.
– Отдай! Ну-ка отдай быстро!
“А вы выглядите на 18”, – напечатал Серый.
– Алёна, быстро отдай!
Та, хихикающая, неустойчивая, пружинила на велюровом пузе дивана. Сигануть вниз, отбиваясь: “Нет! Нет! Не достанешь!” – от викиных неловких рук. “Ну-ка сюда иди!” Ей помешал, подговоренный, скользкий престарелый палас в прихожей, и Алёна заскользнула, визжащая, щелкнув спасительным шпингалетом материнской спальни.
– Открывай! Быстро! – гневалась Вика.
– Да сейчас, – сдалась подруга.
“Так пойдем?” – непрочитанное висело уже 4 минуты.
“Пойдем”, – ответила Алёна.
– Какое же оно короткое, – пожаловалась Вика.
Сыпуче-звездное, всё в крохотных серебристых пайетках, платье, словно гусеница, упорно ползло наверх. Вика еще в такси замучилась ловить сбивающийся к стыку колготок подол.
– Зато тебе очень идет, – подбодрила Алёна. – Можешь, кстати, себе его оставить.
Её стремящийся в идеально геометрической окружности зад перерос его, к сожалению, еще в восьмом классе.
– Да нет, не надо, – засмущалась Вика.
Вновь приструнить оживший подол.
“Ну вы где?”
“Мы подъезжаем”
Субботняя толкучка у входа. Лоснящаяся, худо нанесенная косметика: розовые тени, голубые глиттеры, нежнейшая царапинка бронзера – все эти отчаянные и очевидные уловки смотреться постарше. “Нет с собой паспорта”, – доказывали две девицы беспристрастному, как каменный идол, администратору. “Дома оставили”. Черный капрон и короткая джинса, кожаные брюки и бархатистые сарафаны – они легли в эту или едва совершеннолетнюю, либо “ещё не” миловидную очередь, ладно, как еще один кусочек пазла.
– А если нас не пустят, – шепчет Вика Алёне.
– Тех двоих видишь, – палец куда-то вперед. – Это 9 класс. Они тут каждые выходные бывают. Так что не бойся – сюда всех пускают.
– Девятый? – ужаснулась Вика. – Ни за что бы не подумала.
Принять малолетнего парня за совершеннолетнего – о, эти нетронутые девственные усики – также тяжело, как отличить современную четырнадцатилетнюю девочку от какого-нибудь ее старшего аналога. Поэтому, когда Серый чмокнул Вику в щеку: “Привет-привет! Сорян, опоздал” – всевидящее божество в большеватым пиджаке осмотрело его одним глазом и милосердно закрыло второй. “Проходите!”
Лабиринтная комбинация потертых кожаных диванов, черных в тон стен – никаких комнаток и ограждений. Нежнейшие, как увядающие цветы, гирлянды. Угловатые геометрические головы оленей, волков, медведей. Смех, “Тату на твоем теле” от барной стойки, какая-то неоновая вывеска, под которой, спрятавшись в квадратике составленной мебели, в телефоне, их ожидал Святослав.
– Здорова!
Эти звонкие, с похлопыванием по спине, мужские объятия.
– Вик, это Свят.
– Я помню.
– Свят – Алёна.
Одновременный двойной “Привет”.
– Че ты? Калик заказывал? – спросил Серый.
– Нет ещё. Я буквально перед вами зашел.
– Девчонки, что будете?
– Может, что-нибудь фруктовое? – предложила Алёна.
Фиолетовое худи, узкие плечи, мягкая, тщательно инкрустированная тайна в голубых глазах – от романного эталона Свята отделяли 15 сантиметров роста и вульгарные, среди варварски сбритой щетины, наливающиеся головки прыщей.
– Сейчас организуем.
– А он ничего, – шепнула Алёна мальчикам в спину.
– Смазливый и всё, – отозвалась Вика.
Ей просто не нравился Святослав. Словно это интеллегентное, аристократическое почти лицо сопрягалось с некой внутренней червоточиной. Моментальная неприязнь. Самая банальная битва за территорию. Так, не обмолвившись ни единым словом, они уже друг друга невзлюбили.
Совместные шушуканья у бара. Суетливый кальянщик, бородой уравновешивающий худосочные юношеские черты. Раскрываемые по мановению круглые баночки. Серый со Святом о чем-то переговаривались и посмеивались, и принюхивались – “Фу, это елки что ли?”, и снова ржали, и даже издалека лучились чем-то слаженным и родственным, так что самый левый наблюдатель сказал бы, что они знакомы много-много лет. И от этого Вике становилось почти физически неприятно. И она вновь, словно мозоль, теребила непокорное платье.