Росомаховская холостяцкая берлога – почти дом, где Серый шустро задернул наступающий вечер.
–«Белс» – в морозилку, “Колу” – в холодильник, – скомандовал.
– А “Белс” – это коньяк же? Он там не замерзнет?
– Он, – подчеркнул. – Не замерзнет. И это вискарь – не коньяк.
Сальная комедия на урчащем, без двух клавиш ноуте. На журнальном столике – столпотворение чипсов и недоеденных чебупелей.
– Будешь “Белс”? – предложил Серый. – Я нормально намешаю.
– Хочешь меня споить?
– Не без этого.
Неровные кубики льда в одинаково медовых стаканах. Пригубить – бесстыжие табуны лошадей от самого кончика языка.
– Фу, как можно это пить вообще?
Разве что быстро. Вот так. Потеплел разом желтоватый свет и двинулись, словно бы она смотрела одновременно на все вместе, но видела только каждый по отдельности, пенопластовые квадратики потолка. Щёлк выключателя. Прорезанная ноутом, будто прожектором, серая темь.
– Блин, Вика, ты что это залпом выпила? Я же не разбавил…
– Правда? – хихикает она.
Такой… ну просто ужасно смешной.
Запоздавшая “Кола” делает новый стакан почти вкусным. “Не увлекайся”, – предупреждает Серый. Веселое семейство на экране пересекает границу с десятками пакетов марихуаны. А Вика, очень ласковая и размякшая, сама собой перетекает Серому на грудь. Пробегается по скулам, вверх – заливается, осмелевшая, в губы.
– Что это у тебя там? – нащупать под водолазкой змейку веревочек.
Что? У тебя? Там?
Снимешь?
Руки чуть опережают мысли. Фоном смеется фильм. И Вика – краем глаза: шорты Серого на ковре – оказывается на лопатках, сраженная каким-то незаметным фокусом гравитации. Это лишнее? И это тоже лишнее. Всё, кроме тебя, здесь безбожно ненужное. Снимай.
Вскрик пружин под треугольными коленками. Сдавшаяся почти неправдоподобно легко многоэтажная застежка. Разорванная серебристая упаковка. “Всё хорошо?”
Лицо над ней – чисто мордочка Вольта из одноименного мультика. Такое мальчишеское и довольное. Но разве это должно быть так? Совсем не как она себе представляла. Вперед или назад – страшно решительно одинаково. Вперед? Назад? Вика вдруг деревенеет от панического, внезапного ощущения их голых тел.
– Я… Я не уверена, что готова.
Шумный душ долго смывает разочарование. А она, обнаженная, с безвольно согнутыми, как у Барби, ногами, какое-то время не может шелохнуться.
Ну вот. Вот она всё и испортила. Поймать языком слезу. Наскоро разобрать груду одежды на полу. Закинуть в рюкзак зарядку – оттуда глядят так и не понадобившиеся туалетные принадлежности. Куртка, шарф, шапка. Что ж, раз всё кончилось так… Она стирает и стирает слезы, но те почему-то не кончаются.
Серый в одном только полотенце успеет подцепить ее за капюшон уже на лестничной клетке. Затянуть в прихожую.
– Ты куда собралась? А?
– Домой, – шепчет и рвется вперед.
Новые соленые волны подступают, неостановимые.
– Вик, всё хорошо, – убеждает Серый.
Шапка, шарф, куртка – он действует в обратном порядке.
– У нас с тобой всё хорошо, – повторяет.
Поцелуи падают, куда придётся. А следом — его отпечатки — частный, вездесущий след под ультрафиолетом. Она вся, вся в его отпечатках.
Не так уж и страшно. Если надо… Дёрнуть вниз белые тесемки.
— Тссс,— он перехватил ее руку там, внизу. — Не надо. Мы займемся этим, когда ты будешь готова. Бельишко, кстати, очень классное. Мне нравится.
Просто лежать щекой к щекой.
— Знаешь, сейчас какое-то совсем другое чувство, — призналась Вика. — Я всегда думала, что парни — это… ну, парни. От скуки. А подруги — это навсегда… Но сейчас мне кажется, что если я расскажу что-то про нас Свете, это будет как предательство. Как будто мы —это что-то секретное. Только наше. Это так странно. Будто здесь, в целом мире нет никого, кроме нас. Как будто здесь, с тобой у меня есть всё. И даже больше.
— Как будто здесь ты, наконец, целый,—дополнил Серый. – Как будто ты дома.
– Досмотрим кино?
Вика уснула ещё до биллиона строчек титров. Щёлк. И она навсегда заела в пленке его памяти: калачиком свернувшаяся рядом, хорошенькая и пухлощекая. Щёлк. Там, где-то n-ное количество кадров спустя: усталая и чуть осунувшаяся, в обнимку со смуглым темноволосым младенцем, ему только — подойти и лечь рядом… Сморгнуть наваждение. Захлопнуть ноут. Спать, спать, спать.
Спать и просыпаться вместе – что-то из высших сортов удовольствия. Хотя вышло комкано: глубоко за 12, 4 пропущенных от мамы, она словно бы еще слегка пьяна.