Расплести руки-ноги. “Цитромон”, чтобы убить головную боль. Отвратительный растворимый кофе, чтобы обезвредить запах. Маслянистые пышнотелые оладьи, которые Серый наскоро набросал, пока Вика боролась — яростные движения зубной щетки — с полчищем померших во рту кошек.
Они даже не разговаривали, только долго целовались на безлюдном, обжатом линиями двух трамвайных путей островке.
Потом Серый надолго залип в КС и уже вечером, когда Росомаха, пробудившийся, зомбиообразный после ночной, порхал по дому, обнаружил у себя в телефоне чуть размытую — всего-навсего до жалости скудные способности камеры — викину фотографию: с приоткрытыми губами, в его футболке, как-то весьма номинально завернутая в одеяло.
Глава 18
– Викс, напиши Алёне и всем своим ухажерам, что сегодня ты проводишь время с родителями.
– Ну, пап!
– Это не обсуждается.
Она не пререкалась, не злилась, как с Леночкой. Просто и без того оцепеневший семейный очаг стал на пару тонов пасмурнее.
Витя всё равно вывел их проветриться.
– Вялые вы какие-то. Может, что из одежды вам посмотрим? Я даже с вами похожу…
– Мне ничего не надо, – отрезала Вика.
– Мне тоже, – подтвердила Леночка.
Весь фильм Вика сидела в телефоне (потому что она уже смотрела его с Серым), и весь ужин в ресторане Леночка, как заедающая лампочка – зззз – и вспышка яркого света, ззззз – пустой сосуд с каркасом проволоки – то без умолку болтала, то мрачнела, и только ее вилка звучно колотила о тарелку.
Среди недели Вике дважды удалось обмануть время и вездесущее отцовское око, кое-где подвинув по взаимной договоренности Надежду Викторовну, кое-где вообразив себе ещё одну несуществующую, обитающую на самой окраине: “Нет, не надо меня подвозить. Мы с ней вместе поедем после школы” – подругу.
Ночами скреблась, шушукала по-мышиному викина телефонная болтовня. С кем это, интересно? Леночка на миг замерла под дверью: ничего не разберешь, из зала перекрикивают витины нескончаемые полицейские боевики…
Уйти. Уйти и лечь рядом. Леночка теперь была очень занята имитацией любви. Поправить ему одеяло в ногах, пристроиться к плечу, принести чипсы — каждый пустяковый жест давался с неподъемным, почти кровавым — изнутри закушенная щека — усилием. Как она могла любить его раньше? Просто и естественно? Это когда-нибудь закончится? Пройдёт? Станет, как было?
Но пытка всё длилась и длилась. И не было этому конца.
Она не любила его больше. По памяти могла очертить любое движение, поворот головы, тон приказной, тон добрый, тон весёлый, и всё это, всё до единого, чужое, отвратительное, мерзкое. Даже ненавистное. Как будто фокус отвели, дымка рассеялись, и мир за ней вылупился, большой и многогранный. А она жизнь потратила на изучение одного-единственного существа, вот этого рядом, толстошеего, матерящегося, подтирающего ею выстиранным рукавом жёлтые сопли.
И всегда таким был. Ежедневно и ежесекундно. Она просто не видела. Все видели: мама, папа, бабушка, Лариска с универа, а она нет. И как она могла столько жить с ним? Как могла?
Они втроем напоминали теперь “Трёх обезьян”. Леночка, настороженно мониторившая мужнины переписки и викин электронный дневник – вопросительные “Н” на последних уроках – молчала в обе стороны. Витя слушал новый комедийный сериал, слушал Анисимова в машине, слушал подчиненных на службе – Леночка бредит что-то вечерами об отпусках, салатах и школьных отметках. “Я устал пипец, – отмахивающийся, откупающийся поцелуй. – Реши там сама”. А Вика настолько жила мысленно где-то вне дома, что замечала лишь второсортные бытовые подробности.
Кажется, ее родители совсем друг с другом не разговаривали. Кажется, мама плакала ночью на кухне. “Креститься надо, когда кажется, – бойко заметила Алёна. – Всё у них нормально. Что там после почти 20 лет брака может случиться?”
“Может, просто познакомишь меня с родителями?”
“А то чувствую себя каким-то воришкой”, – писал Серый.
“Отец-офицер тебя не пугает?” – отнекивалась Вика.
“Может, меня потом вообще из дома прекратят выпускать”.
А может, была какая-то спешная краденная прелесть в этих тайных свиданиях – никогда сильнее. Больше ни разу.
И если первая неделя отцовского пребывания оформилась довольно сдержанно, с редкими, исключающими всякие подозрения встречами: задубевшие, постанывающие качели во дворе Надежды Викторовны, выхваченная у школьного времени пара часов – то на второй Серый, не таясь, провожал ее домой.
На выходных отцовский сослуживец пригласил их к нему в коттедж, но Вика отчего-то взбудоражилась, как дикая кошка, и заявила, что никуда не поедет. Собрались Витя с Леночкой спозаранку, Вика с балкона бдила над уползающим “Кашкаем”.