– На, запей, – брякнул кто-то из парней и сунул ей свою кружку.
Там было шампанское. И первый глоток чуть не пошел назад.
Полностью потерявшаяся, Вика изучала стол: стыд и неловкость смешались с поднимающимся, усиливающимся головокружением. И вскоре стол завертелся, расколотый, частичный, словно у нее остался только один работающий кусок зрения. А стабилизатор серовской ладошки вовсе отказал. Она одна. Совсем одна в этом месте.
– А кто-то не допил, – сладенько пропищала, судя по голосу, та тощая.
Вика заблудилась где-то между уже стылой нарезкой и пачкой с чипсиками. Серый демонстративно перевернул ее рюмку себе в рот и шумно занюхал ее волосами.
– Ну что, теперь, когда все в сборе, за встречу! – резюмировал Стас.
Рюмки обновились. Заботливый дракон поднес ей полный стакан сока.
– Всё нормально? – шепнули голосом Серого откуда-то из вязкого, набирающего ход калейдоскопа.
– Ага, – соврала Вика.
– Не хочешь или не можешь – не пей, – настойчиво повторил Серый.
Вот ещё. Локоть с трудом отлепился от скатерти, и оттого окружающее набросилось еще более внезапно и карикатурно: перекошенные животные физиономии, дежурная, оборонительная ухмылочка Росомахи, Серый, такой необходимый, как ветер в душный летний день, в радужках – мерцающая тихая буря.
Стоило, наверное, покушать перед выходом из дома. Кто-то говорил, что это помогает. Не помню кто…
Слащавая мордочка тощей вертелась на каждое ее движение. И Вика бунтарски осушила всю рюмку под ее зелеными прицелами. Правда, позже всех. Цок. Пустая, та не удержалась, завалилась на бок, врезалась звонко в чью-то кружку.
– Вика пропустит, – отбил Серый следующий тост.
А кто его просил? Вика снова затерялась, заблудилась. Мяла в пальцах дольку какого-то шоколада, отпивала апельсиновый сок. Из настоящих апельсинов? Или сахара с апельсинами? Или каким-то вкусом апельсина и сахаром? Коробка, названная комнатой, начала легонько переминаться, качаться с боку на бок. Серый шутил какие-то шутки, объяснял что-то и кому-то, доказывал. Раскрасневшийся, взбудораженный. Уверенный. А ещё там, где-то через толщу воды, разбивался на мелодичные серебристые дольки его смех. О, она слушала бы его вечно. Почему он долетает каким-то кусочками?
– Всё норм? – Росомаха легко задел ее по плечу.
– Да.
Перепутала стаканы. Как назло, вновь то самое шампанское. Мимолетная улыбка Бивня, соседа Росомахи, слилась с чьим-то рокочущим хохотом и перезвоном тостов. Мир, уместившейся в бетонной коробке, взмывал всё сильнее, как подгоняемые чьими-то усилиями детские качели.
– Вика, – где-то на поверхности, совсем рядом, белесая пена на волнах; не поймаешь, не поймаешь, не поймаешь. – Вика, – глубже, ближе, где-то рядом…
– Мы на воздух. Подышать, – где-то далеко. – Тссс… Вот так, поднимайся.
Легкие ноги согласно сами идут куда-то. Через тернии бросающихся спин, спинок, чьих-то вальяжно выставленных ступней. На балкон. К обтянутому ван-гоговским холстом небу. Оно будто разбилось на тысячи выпуклых многогранников, каждый из которых – сугубо отдельное, и никак нельзя воспринять, впитать всё вместе, дымно, туманно, белесо-облачно, мутно-лунно, с затемненными слезинками размытых звезд.
Она непременно запомнит это небо. Раз и навсегда. Таким, как сейчас. Самое красивое в ее жизни. Объемная выемка в памяти, которую даже потом, через много дней и жизней, можно вслепую нащупать, реконструировать в малейших деталях. Запомнит это напряженный, греющий шар, уютно расходящийся из их сплетенных ладоней. Сегодня, здесь, чтобы быть близко, необязательно было смотреть. Серый ощущался как неотъемлемая часть морозной, щиплющей ее за неосмотрительность капроновых колготок, подлунной ночи, заполнял собой всё.
– Всё хорошо? Тебе нескучно?
Где-то снизу, с отдаленной перспективы: выставленные ржавые зубы уродливых балконов, изъеденных временем, заваленных хламом, преграждающих бесстыдную убогость неспящих окон, их слитые, неотделимые фигуры. Одна на двоих толстовка, чернявая макушка, сзади переползавшая по длинной шее, сбитые секунды скорых поцелуев.
– Я… Я немного другого ожидала, но…, – отчего-то язык отделился от разума – непростительное предательство обоих. – Да… да это неважно. Всё офигенно.
Небо Серого обходилось без импрессионизма. За ними, за смехотворной завесой их уединения, его компания тешилась немного слабоумными шуточками, которыми Стас уже чуть плетущимся тоном сподвигал всех выпить.