Вкус у него какой-то странный, мутно-неприятный, как от чего-то испорченного, хотя целовать его – всё равно что снять, наконец, поддерживающую в тебе жизнь кислородную маску и наполнить собственные легкие. Из серости серого мира, где синоним жизни – существование. Туда, где идет снег. Там, где есть он.
– Аааа… Этот запах. Извини, я бухал, – отрываясь от нее, сознался Серый.
Закатила глаза.
– Ни капли не удивлена.
Они пересекли стадион и взяли курс на ее дом.
– Знаешь ли, стимулирует к раздумьям. Сможешь отпроситься сегодня?
– Не знаю, – проговорила она, по-детски помахивая в воздухе их сплетенными руками.
Глава 23
– Ну что? Рассказывай давай!
Легкие волейбольные мячи со всех сторон хлестали о стены. Свист. “Встаем попарно!” “Мячи мне не пинаем!” – увещевал физрук. Молоденький, еще не разжившийся фирменным послеспортивным пузом, он демонстрировал упражнения самостоятельно и краснел от каждой вспевдоизнемогающей: “Вы же понимаете. У меня эти дни” – девицы.
– Какие эти дни, Фролова?! – возмутился. – 3 недели в месяц у тебя месячные? И у Чернышевой, и у Полянской?
– Вы же знаете, у лучших подруг циклы синхронизируются, – настаивала нахалка.
– Всё, – отмахнулся, – всё, иди.
Гогочущий цветник устроился на низеньких крашенных скамейках. Мимо рысцой пронесся Игорек, потный ото лба до футболки, с восставшей вверх вьющейся челкой. Тусклая нестиранная сетка медленно распрямилась, поделив зал пополам.
– Нечего рассказывать, – вздохнула Вика.
– Он что? Даже не остался у тебя с ночевой? – допытывалась Алёна.
– Какой с ночевой? Родители этим же вечером вернулись.
– Ну вот, – посочувствовала подруга. – А я… То есть мы. Мы со Святом начали встречаться.
– Что? – шикнула Вика. – Ты когда успела?
– Что за секреты? – тут втихаря списывающая химию Яна, дорисовав некому менделеевскому элементу нечитаемую, да и неправильную закорючку, совершила к ним проворный прыжок.
Красивые девочки взрослеют на целую вечность раньше. Да и повод был хороший: пока согбенный, весь коричневый от выпивки и морщин – что-то вроде на вставшие на задние таракана – отчим матерно и громогласно, до звона посуды решал что-то с мамой, Яна в ванной со сломанным шпингалетом пудрой засыпала мелкие прыщики. “Дома жрать нету ни***! Ты женщина или кто?”, “Сама за свои котом убирай! Он и срет, и ест за двоих, тварь волосатая! Шерсть его везде бля***!” Зачем им какой-то повод поссориться, если можно разговаривать криком?
“А ты куда собралась? По мужикам шляться? Шалава малолетняя!”
“К Алёне. Меня мама отпустила”.
Он трясется практически, он брызжет слюной.
“Не кричи на нее! Пусть идет!”
“А я не отпускал!”
Торопливые секунды полета по лестнице. “Съе***ась всё-таки!” И тишина. Наконец тишина. Легкий морозец и страшненькие соседские калымаги – безгласые свидетели нечаянно сбегающих слез.
К Алёне? Куда угодно, но не домой.
“Или лучше ко мне? – многозначительный смайлик. – Я вызову тебе такси”.
Кажется, она знала его неделю. Кажется, ей тогда было 14. Кажется, она задумалась всего на минуту.
“Я к Алёне”.
“Я к Яне”.
Удобная перекрестная ложь позволяла им быть практически где угодно. В кальянках, где не просили паспорт. На затерянных среди тяжелой плоти панелек лавочках с бутылками “Гаража” или ESSA. На жалующихся на жизнь качелях среди засыпающих аттракционов, пока пожухлый, с заворачивающимися вперед плечами охранник не провозглашал: “Парк закрывается!”. На чьих-то всегда разных квартирах.
Яна прикрывала синей шотланкой свежую стрелку. В компании, кроме ее парня, они никого даже не знали по именам. Кто-то миловидный и пьяный никак не успевал за собственной гитарой. И в отрезвляющей тиши лоджии Алёна простила ему – неподъемная, не разбираемая смесь дыханий – все до последней фальшивые ноты.
Не написал. Даже ссылку не спросил. Субботу за субботой вылавливал ее на обочинах крикливых сборищ, в безлюдных уголках сменяющихся хат. Однажды он посадил ее, легкую, коротко-беззащитно одетую, пятнадцатилетнюю, на вплотную придвинутый к бетонному боку балкона стол, и горячие пальцы вскользь ощупали там, внизу пустоту. Звёзды можно было вдохнуть и его вдохнуть. А когда Алёна открыла глаза, ей уже было 18. С тем парнем Яна давно рассталась. И они, уж конечно, больше не ходили “по впискам”.
Они пересеклись летом накануне одиннадцатого класса. Алёна выбирала в безразмерном перекрестовском холодильнике сырок, он, потухший и больше несимпатичный, катил коляску рядом с какой-то девицей. Максим. Только тогда она вспомнила, как его звали.