Вика привалилась к Серому и, усыпленная мягким, покачивающимся вверх-вниз ритмом своей живой подушки, задремала, несмотря на дурные акцентные выкрики, ежеминутные экранные “шлеп” и уже захмелевшее росомаховское: “А это! Помнишь? Вот будет сейчас!”
Серый не шелохнулся, будто на груди уснул ребенок или кошка. Привычный трешовый юморок почему-то не цеплял, выпадал куда-то во вне, бесполезный, безынтересный, не смешной ни капли. Он нагибался только, пугливо, загнать обратно из душистого хвоста прорвавшийся волосок, поцеловать за ушком. “Господи! – снова заворчал Росомаха. – Ну вы же не одни! Дайте спокойно фильм посмотреть!”
– А знаешь че…
Во взглядах переметнулась одна на двоих мысль, и они с Росомахой исчерпывающе и абсолютно поняли друг друга. Серый аккуратно сгрузил на подушку по-беличьи сложившую лапки Вику.
– Снимаешь?
На заднем плане – пластиковый верх кухонного стола, затемненные очертания рамы, запершей в себе обеленный и замерший, в окно подглядывающий клен, на переднем – мутный винный бокал. До середины абсента. Отказчивый «цок» зажигалки.
– Кончилась, блин! – шепотом.
– Возьми мою.
Полыхнуло. Обворожительным и вонючим синим.
– Б***ь, горит! Серый, горит! – пришел в восторг Росомаха.
– Вижу, б***ь, вижу! – подтвердил Серый.
Заключенное в круг, пламя едва лизало стеклянные края. Серый дунул, и оно подорвалось, резкое и едкое.
– И как это теперь пить? – недоумевал Росомаха.
Он потянулся – прямо на обжигающее приветствие нагретой ножки. “Ау!”
– Быстро, – предположил Серый.
– Трубочки, у нас были трубочки, – вспомнил Росомаха.
– Да фиг с ними, – решил Серый, – Ща…
Задуть. Пленить прихваткой раскаленное стекло.
– Тссс… Вот так…
Осторожно, будто танцуя, пронести через нежданно поблекший день.
Вика пробудилась резко: что-то едкое, кислотное накинулось и расползлось по размеренным грезам. Паленое!
– Что за фигня? – взвизгнула.
– Заснял? – вопросил Серый и прыснул со смеху.
На видео развязно ухмыляющийся парнишка все еще водил у нее под носом дымящимся бокалом.
– Ну ты идиот что ли? – за сегодня она так часто задавала этот вопрос, что он сам собой обратился в риторический.
– А я заснял, как горит! – похвастался Росомаха.
Вика с тяжким вздохом – всё непосильное женского терпения – откинулась на подушки.
Перед Новым годом Вика в пух и прах завалила пробник по алгебре, и родители – читайте Леночка – были вызваны в школу. Вечерний кабинет физики скользил то вправо, то влево, следом за ее стыдливо беспокойными глазами.
– Вика – девочка очень хорошая, – мягко увещевала Надежда Викторовна, – Но у нас с Мариной Андреевной и Валентиной Игоревной есть несколько замечаний.
Вышеупомянутые, нахохленные – готовые броситься в бой гарпии – восседали рядом с классной, вооруженные педантично отсканированными викиными пробниками.
– Вот посмотрите.
– И вот здесь. Это же просто недоразумение какое-то – мы это правило повторяли буквально неделю назад.
– Я ее ни разу не видела на субботних дополнительных. А я, между прочим, готовлюсь к каждому…
– Целыми уроками сидит в телефоне. Я уже говорить устала…
Леночка спешила домой – в заднем зеркале улыбчивого таксиста – нечто раскрасневшееся и дикое – подгоняемая впечатавшимися репликами, как виллами. Не ходит. Не делает. Не учит. Что же это такое? Кто подменил ей ребенка?
Никогда, ни разу ей не приходилось краснеть на родительских собраниях. Выходила всегда, легкая, веселая, прихватив с собой только заслуженные похвалы.
Сколько же сил она в нее вложила, Господи! Часами за уроками, ждать после кружков, поделки лепить, сама, сама пока дочь спит, ночами сарафаны ей выглаживать. И теперь что? Вот она, ее благодарность?!
Отпечатанные листы только подогревали ярость.
Леночка опрометью бросилась в викину комнату. Но наткнулась лишь на монотонный пепельный закат, разом выцветающий в ночь, и устоявшийся уже послешкольный беспорядок.
– Вика гулять ушла! – сообщил из гостиной Витя. – С Алёной. Сказала, вернется до одиннадцати. Может, ещё у Алёны посидит потом.
– Ты зачем ее отпустил?
Витя не оторвался от экрана:
– А что там в школе? Что-то серьезное? Че так кипятишься? Я, кстати, в командировку в пятницу. Возможно, Новый год будете встречать без меня.