– Ладно, – смирилась, словно перекрестилась Надежда Викторовна. – Ладно. Надо нам будет с тобой всё с 8 класса повторить. Я маме твоей скажу… Ты, главное – не расстраивайся. Будешь у меня заниматься, сдашь. Время у нас еще есть…
Минутная неловкость затянувшейся паузы, и Вика, промямлив «До свидания», переступает завалившийся порожек. Прочь. Скорее прочь от этого унижения. На ходу набрасывая пиджак. С не до конца застегнутой сумкой и резвой гомерской мартышкой в голове, да, той самой, с барабанами.
Нафиг это всё. Не мое. Ньютоны эти, Омы, Амперы. Злость заставляла быстрее переставлять ноги. Задачи, формулы, системы координат. В какой момент мы решили, что я должна стать архитектором? В какой момент кто-то вообще понял, что шестнадцати- или восемнадцатилетний ребенок должен что-то там про будущее решить? Вот прямо здесь и сейчас. И на всю жизнь.
– Эй, малая! – «понтовый» тенор моментально и страшно, до в ушах отдающего сердца приземлил в реальность.
Боком стоящая пятиэтажка, ещё летняя, с нежной завлекалочкой желтеющей зелени у бетонного навеса. Второй подъезд. Осклабившаяся надломанной спинкой скамейка, а на ней – двое и колода карт. Рядом два стоящих «зрителя». Пластиковые стаканчики в руках, непрерывный сигаретный дымок, чей-то противный визгливый смех.
– Че так спешишь?
Молчать. Главное – молчать и не реагировать. Только издевательски цокают каблучки старомодных балеток, таких же громких, как ошалелый барабан в груди.
– Го сюда!
Следом взмывают зычные смешки его друзей.
Не смотреть. Не отвечать. Ускориться. За поворотом уже бурлит живая улица: спасительно помахивает тенью и листьями далекий клен, кратко жужжит мелькающими авто полупустая дорога, подслеповатая от частых фонарей. Десяток метров. Всего какой-то десяток.
– Эй! Стой! Да куда ты?
– Руку убери!
Лицо перед ней какое-то отчаянно простоватое, широкое и сально блестящее, с теплой, будто разжиженной мутью в орехово-карих глазах.
– Чё дерзкая что ли? – оскалилось Лицо, дыхание смердит пивом и невыносимой, невозможной вонью дешевых сигарет. – Я б…
– Б***ь, Некит, тормози! – вступил кто-то сзади.
Вика в панике перебирает взглядом рослые фигуры. Те ухмыляются одинаково: пьяно и насмешливо – тени – не люди.
– От***ись от девчонки, пусть валит.
И тени на фоне обрели жизнь, все пятеро.
Первый, с в коробку перетекающей колодой, сутуловатый и полноватый, грушеобразно расширяющийся от груди, в маловатой футболка с затертой Adidas. Жиденькая челка, казаковская, прямиком из гоголеских шедевров, подрезающая физиономию под тяжелый щекастый квадрат. Второй – по-есениновски миловидный, светло-русый, с каким-то глубоко пьяным выражением.
Рядом стоя курил какой-то полупрозрачный худосочный парнишка, а с ним ещё один, крепкий, этакий белый медведь в сером худи с нахально завивающейся бороденкой.
Ее защитник – просто голос и густые мазки сигареты. Высокий силуэт справа, скрытый желто-зеленым ковром листвы.
– Да я чё, держу что ли? – по-прежнему неприятно пережевывает слова, ее визави шутливо поднял руки. – Так это… Познакомиться хотел.
Шаг, и в урну отправляется умирающий окурок. Убегающая Вика на лету выхватывает только изумительный контраст смуглой кожи и серых глаз, тоже отмеченных, словно одним на всех, бездумным пьяным блеском.
Тут, наконец, ей навстречу раскрывается трепещущая улица, где отчего-то медлит трамвай. «Подождите!» – вскрикивает Вика и, румяная, запыхавшаяся, врывается в салон. Первобытный страх все разбегается по венам. И только когда звучно пыхает железное веко, а автоматический голос провозглашает: «Следующая остановка «Кинотеатр», начинает медленно остывать.
– Вот шальная! Накурятся всякой гадости, а потом…, – ворчит билетерша, пристроившись на свое место.
Женщина в соседнем кресле, кажется, хочет что-то спросить. У нее, знаете ли, у самой дочка такого же почти возраста. Но вместо слов находит внутри только очень дельное и очень русское «не лезть не в свое дело».
«Расскажи родакам», – печатает Света.
«Правда, расскажи»
«Мало ли какие-то гопники»
«Но они мне ничего не сделали», – возражает Вика.