Когда она, чуть не плача, воспроизвела эти унизительные 40 минут: распечатанные списки, пропущенные занятия, настойчивые увещевания – гнев уже почти выпарился.
– Утром разберемся, – пообещал Витя.
– Ты ложись. Я ее дождусь.
Дежурный вечерний поцелуй. И Леночка в гостинной, убаюкиваемая каким-то мыльным русским сериалом, перешла в режим ожидания. Оттуда ее вывел – пробежать на цыпочках, споткнуться, икнуть – прыжок вниз обувной ложки. Хлоп. Зал загорелся вялой голубизной вновь заголосившего телевизора.
– Вика?
Ловушка захлопнулась. Хотя Леночка и ругаться не могла ото сна.
– Ты время видела? – сонно. – Знаешь, который час?
Внизу экрана крохотные 01:35.
– Ты где была? – отряхиваясь от дремоты.
– У Алёны задержалась, – нашлась Вика.
Высокая, облитая голубым и тьмой, она держалась как-то неустойчиво, озираясь шокировано огромными, искрами налитыми глазами, очень очевидно подсвеченными лихорадочной розоватостью щек.
– Ты что пила? – догадалась Леночка.
– Нет, мам. Конечно, нет, – врала напропалую, отчаянно.
– А почему так поздно?
– Так завтра не в школу, – отговорки сами прыгали с языка, совсем минуя голову.
– Вика, я была в школе, – голос Леночки волнообразно ринулся вверх. – Мне сказали, что у вас подготовка к ЕГЭ каждую субботу до двух. И ты на них уже больше месяца не ходишь!
– Так их отменяли постоянно, – кое-как отнекивалась Вика. – То они есть, то какая-то фигня опять…
– Иди спать, – беззлобно приказала Леночка. – Утром поговорим.
Утром, с похмелья – барабанные аборегеновские танцы в черепушке, не продираемые дебри собственных склеенных тушью ресниц, 12 на экране, 3 пропущенных от Серого. В ванной с трясучими подпрыгиваниями работала стиралка, в гостинной привычно – телевизор, и над всем этим, неслышно, кармически – мама. Судный день. Прямо сегодня. Настигнувший ее леночкиной легкой походкой, чуть Вика заворочалась в постели.
– Доброе утро. Одевайся и выходи к нам. Мы с отцом хотим с тобой поговорить.
Тысяча чертей. За что? Почему именно сегодня? Вика потянулась к телефону…
– Ах да, и и его тоже прихвати.
Тысяча барабанщиков в голове сравнимы только с тысячей во рту подохших кошек. А ещё телефон… У меня в жизни не отбирали телефон. И Серый. Она, конечно, увидела…
– Серый, – прочитала мать. – Что ж, об этом мы тоже поговорим.
Мы-обо-всем-поговорим поза отца приветствовала ее из его любимого кресла. Мама устроилась рядом на диване, рядом с “троном” – советник, готовый вынести приговор. Вика же замялась рядом – всего-навсего сонная семнадцатилетняя девочка в премиленьких домашних шортах. Завершающий элемент – нежный ночной вихрь в волосах.
Витя лелеял что-то грозное, но получилось только:
– Викс, мама сказала мне, что ты прогуливала уроки. Это правда?
– Я… я несколько раз не ходила на подготовку к ЕГЭ по субботам. Там просто делают то же самое, что и на уроках: повторяют правила для двоечников и ничего нового толком…
– А ты, значит, у нас не двоечник? – вмешалась Леночка. – Мне показали твое сочинение. Ты говорила, что у тебя по нему 3…
– Да она придралась, – отмахнулась Вика. – На экзамене за него было бы 3.
– Так вот чего ты хочешь! – еще больше распалилась Леночка. – Вот к чему ты стремилась все эти 11 лет! К 3 на экзамене!
– Мам, – еле прохрипела Вика.
Взбаламученный желудок вдруг зашелся ревем.
– Да ты посмотри на себя! – воскликнула Леночка. – Ты нам врешь и не краснеешь! Да ты с похмелья! Непонятно, где вчера была!
– Мы с Алёной…
– Лучше молчи! – перебила она.
Отец сделался безгласым зрителем.
– Я позвонила сегодня маме Алёны! Она знать не знает, что ты ночуешь у них! Мало того, она думала, что Алёна ночует у Яны! Вы две малолетние… малолетние…, – сорвалась Леночка.
– Отставить кричать, – нежданно вступил отец. – А ты иди умойся! Быстро.
Первая «выволочка» в ее жизни, напоминающая по вкусу-цвету какой-нибудь родительский скандал. Щетка со второго раза убила кошек, и Вика ещё долго подставляла горящую, несвежую от вчерашней косметики физиономию под струю воды. Что они сделают? Накажут? Заставят сидеть дома? Похмелье все ещё долбило так, что было абсолютно всё равно, хотя раньше, больше, чем эти пресловутые семейные скандалы Вика не любила только этот чопорный армейский тон, коим отец пользовался на службе. Его применение дома – всегда небольшой оттенок трагедии, чего-то такого, где надо действовать быстро и решительно, четко и без эмоций.
Закрытый кран. Приветливый коридор с свеженамытым, источающим что-то стеклоочитстительно освежающее зеркалом. Ее телефон у мамы на коленях.