Эти мысли перебивали всё: в ласковые облачка пара складывающийся мороз, сочный хруст под ботинками, кружащиеся смешинки играющих детей – как одна и та же назойливая мелодия. Он залпом выкурил четыре сигареты, и одна из молоденьких, ещё с коляской мамочек у самого викиного дома сделала ему замечание. И, само собой, он опоздал.
Глава 28
Угловатая ухмылка консьержки, резаное сложение в спешке разлетающихся лестничных пролетов – ждать лифт невыносимо. Но на часах всё равно 19:19. Телефон бесперебойно цокает викиными сообщениями. Не читает. Да что такое? Нервно и пятнами розовая, она, наконец, звонит ему, транслируя на всю ванную собственное шумное сердце. “Абонент занят”.
Абонент уже звонит в дверь. И ему моментально открывает чуть располневшая, концентрированно женственная Вика, разве что на 15 сантиметров ниже и 20 лет старше настоящей. Глаза у нее мягче и чище оригинала, серо-голубые, широко раскрытые, в мелких добрых облаках морщинок.
– Здравствуйте.
На нее срывается, как голодная стая, едкий «Верблюд», и Леночка с трудом не морщится.
– Привет. Заходи.
В прихожей – неказистое шахматное построение: сзади, слева от матери, тенисто сверкала на него темными, подкрашенными глазами Вика, словно бы уличившая в нем сразу эту с ним пришедшую тайну. Слово не обязательно потом тихо, в недосягаемости чуткого родительского уха, шептать, обещать ей что-то оправдательное. Справа – отец, такой же внушительный, как Серый себе и представлял. Вероятно, проигрывающий ему в паре сантиметров от макушки, но сполна добирающий в массе. Его, пожалуй, следовало предварительно показывать всем, кто надумал подкатить к его дочке. И тогда из смельчаков остался бы только он.
– Виктор Анатольевич, – отец выступил вперед четким строевым шагом.
Мать, точно перемещаемая кем-то шахматная фигура, уплыла назад.
– Сергей.
Краткое рукопожатие с долгим, поедающим контактом въевшихся в одуловатое лицо небольших глазенок, того же томительного оттенка, что и у Вики. Только взгляд железнее и холоднее, из него не вытянуть ничего, что уже родилось и скрылось: непонимание, неодобрение, жуткий на нем крест. Нет, нет, нет. Только не этот мальчишка.
– Елена Александровна, – Леночка умело срезала длинноватую паузу.
– Очень приятно, – отозвался Серый и легонько сжал ее ладонь.
Вика, в конце концов, дождалась своей очереди на скорые, показательно целомудренные объятия:
– Привет.
– Привет.
Неловкая суетливая вырезка: игривые пружины ее кудрей на слишком длинном, слишком розовом платье – вверх-вниз по выступающей ключице, снимать куртку, как маленький, путаясь в рукавах. Кроссы стыдливо примостить на край коврика. “Идемте-идемте, на кухню”, – щебечет Леночка. Выдавать, предательски выдавать себя ногами, которые сами собой знали дорогу. Витя минусанул ему за эту ещё одну галочку в списке.
К газетно-печатному диванчику жавшийся стол, вся в сине-серых фольгированных шапочках конфетница посередине, разноглазая, паукообразная люстра с прозрачной, неизъяснимой пустотой двух почивших лампочек – всё слишком громозкое, отрывочное, неуютное от горло сжимающей официальности визита.
– Чай или сок? – вскользь предлагает Леночка, оживляя уже по-пчелиному быстро и умело бледнолицые тарелки.
Вика, привычно что-нибудь роняя и натыкаясь беззащитными локтями-коленками на какие-то под ногами путающиеся стулья или углы, помогает накладывать что-то мясное. Капает на скатерть, смахивает на пол вилку. “Да дай лучше я!” – не выдерживает Серый.
– Да нет, она сама, ты сиди-сиди! – командует Леночка.
Какое же Вика сегодня восхитительное, глянцевое от помады недоразумение. Не скроенное решительно ни под какую-то более-менее обычную жизнь, ни под майонезные эти салатницы, ни под него.
Витя, словно нависающий тяжелым своим присутствием над незадачливым гостем, по одному собирает, перехватывает эти обожающие собачьи взгляды. Отчего-то хочется стряхнуть их с нее, запереть Викс высоко-высоко в башне. Чтоб даже вертолет не подлетел. Выставить, навсегда выставить этого мальчишку. Серый натужно улыбается, как будто понимает. Тяжело, должно быть, иметь дочь. И жить с мыслью, что кто-то будет иметь ее. Безнаказанная вульгарность выливается в никем не замеченную усмешку.
– Поставь ты уже эту тарелку, Боже мой! – торопит Леночка.
– А руки помыть, – друг вспоминает Вика.
– А… да, – Серый подскакивает за ней.
– Я покажу, где ванная.
Она недолго борется с выключателем, он – с поворотным механизмом ручки. Одни. За шумом воды – только между друг другом перетекающее рваное дыхание, нецеломудренное паломничество под поросячьи-розовый чопорный подол.