Выбрать главу

– Она была года на два меня старше. Мы как-то провстречались полгода, а потом она меня бросила.

Это всё – истории. Почему-то в их совместном здесь и сейчас они делались маленькими и неважными, даже забавными.

– Она ненавидела щекотку, а я не знал об этом и решил сделать ей массаж ног…

– Мой бывший познакомил меня со своей подругой, и мы много раз собирались все вместе. В тот же день, когда мы расстались, я увидела у нее в сторис руку на ее коленке. Из его машины, само собой.

– В 14 лет я стояла на учете за хулиганство. Разбили с друзьями окно в жилом доме. Люди вызвали полицию.

– А я… я в 14 впервые прочитал Гюго. Хорошая штука. И тебе рекомендую, – пошутил он.

– Моя мать беспробудно пила весь пятый и шестой год моей жизни. Но всё равно не хотела меня отдавать. Каждые выходные стояла на пороге детдома, помятая с запоя, рассовывала мне по карманам конфеты и всё обещала прийти, забрать… Год, два… Потом просто перестала приходить.

– А сейчас…

– Я всё хотел встретиться с ней, как поступил в универ. Но как-то откладывал, просто не был готов… Думал, однажды наступит момент… 3 месяца назад она умерла. Узнал, когда сообщили, что нужно вступить в наследство.

В отличие от Серого у Свята на горизонте уже твердо выступали из-под многоцветного марева трубы заводов, прехорошенькие башенки курортных городов и какие-то ещё не прожитые семейные вырезки. Пока не будущее – эскиз. Но очень уже ладный и детальный: после универа – работать инженером, мамину квартиру обустроить, жениться. А Алёна… Когда уйдешь, стань, пожалуйста, ещё одной историей в моих устах.

Тогда, впрочем, до этого было ещё долго. Свят вел ее к остановке через лунную белесую зиму, жгуче холодную без перчаток. На алениной смешной яйцеобразной шапке переливались, словно искусственные, нетающие шерстинки.

“До завтра”. “До завтра”. “До завтра”, – не разрывая губ.

Стипендия подгадала викин День Рождения. Его с порога ослепил до одинаково смазанных, лучисто выстреливающих через стеклянные витрины переливов, один громко звучащий ювелирный магазин. Цацки выглядели для него совершенно одинаково, перезванивали в глазах, набрасывались, как крокодилы, неподъемными, не в рублях даже – в годах работы считанными ценниками. Тут Серого милосердно выловила терпеливая молоденькая продавщица, тоже слишком броская и светящаяся: “Что-нибудь подсказать? Идемте сюда”.

Расфокусированный зал собрался, сконцентрировался на витрине с серебром. “А вы знаете какой у нее размер? Как вам вот этот?” Через полчаса он вынес в холл миниатюрный пакет, чтобы разделаться, словно голодный с заветным пирожком, прямо на ближайшей лавочке со всеми досадными нескончаемыми упаковками. Оттуда, из недр поверженных флаеров и мешочка, по-птичьи робко приземлился ему на руку простенький серебряный браслет. Крупные кривоватые жемчужины, нечастые, будто водянистые пятна на ровной тетрадной линии. “Классический дизайн. Регулируемая застежка”, – подсказывал всё ещё голос продавщицы. Серый боялся спугнуть его, найти потом, без шумного магазинного лоска, мертвым, непригодным. Но даже в вульгарном домашнем антураже тот мерцал каким-то очень тихим и невесомым светом.

– Офигеть. Какая прелесть, – полушепотом выдохнула Вика в сыром надеждо-викторовском падике.

Её по-прежнему не выпускали гулять. Все 10 дней новогодних. Зато сегодня отца затормозили на целых 15 минут резко ставшие однополосными нечищенные дороги. “Уже подъезжаю”. Вика торопливо вытерла ладонью размягшие зацелованные губы и, не обернувшись, проскочила морозный, под ботинками хрустящий полдень сразу до переднего пассажирского.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Новенький браслет прятался под курткой. Она, запыхавшаяся и румяная, выдала:

– Ну что, поехали?

– Что-то веселое проходили? – трогаясь, заметил Витя.

– Закон тяготения.

Амнистию удалось получить только через 2 недели. Хотя Вика сразу же завела традицию осаждать непреклонную математичку каждую большую перемену. Сперва та таилась от нее за некой под шкаф юркнувшей партой в учительской, потом отнекивалась непременными, сиюминутными делами с собственным классом. А потом так устала от нее – старательной, услужливой и полностью-абсолютно пустоголовой – что откуда-то взяла три скрипя-зубами четверки.