Леночка потратила 2 месяца на это простое чудо. Тончайшая и трепетная работа, вся Вика – лучшая ее работа. Многочасовая, творческая, вымученная на одном издыхании и в полном одиночестве – дни монотонного труда. А Вите, вечно спешащему и командировочному, оставалось только принять как данность. В обратном порядке – от отличных оценок в школе до первого “папа”. Он обрадовался, конечно, и долго хвалился друзьям. Проставился даже снова, как при рождении, перед звеном. А Вика такая округлая, всюду бантики и рюши, новомодный в горошек ободочек, складчатые, как морда мопса, младенческие ножки.
Тут он рычаще всхрапнул и сам от себя проснулся, по-летному сутуловатый, обрюзгший, в безобразном от катышек домашнем трико и с ладонью прибитым, как мошка, пультом. В ванной методично, подпрыгивающе завершала забег стиралка. Кто-то через стенку перебирал один за другим накатанные комодные ящики: вот эти носочки ещё ничего, а эти выкинуть, а вот его форменная футболка, нестираемо пятнистая под мышками. Телевизор напротив, инопланетно-синий в черно-серой дымке, всё также декламировал какой-то боевик.
Почему никто в этом доме не включается свет? Прежде чем Витя потянулся, она, крохотный демоненок из сна, пробежала мимо него в последний раз. Маленькая, только-только освоившая шаг, звонкая, толстоногая. Прямиком в настежь чернеющий портал в викину обитель.
Как завороженный, он очутился там как-то сам собой. Сидели в темноте. Крупный теплый круг настольный лампы на стене. Бесполезно распахнутый монитор. Маслянистые блики на гладких, полных сил, бесповоротно женских ногах, скрещенных, подушкой подложенных под взъерошенную темноволосую голову. Рядом на искусственной шерстке ковра – отвергнутая “Война и мир”. И нет там больше никакой маленькой девочки. Ни одной.
Ровно одна секунда: легкие, светом напитанные до шоколада локоны впадали в жесткие и черные, как будто даже острые. Затененное ими лицо, чарующее, почти совершенное, выдавало и кроткий блик материнской заботы – пианинный полет длинных пальцев по щетинистым скулам – и томный вечер за задернутыми шторами, и подсвеченные улыбчивые остатки молодых поцелуев.
Секунда всё-таки дрогнула. Вика ощетинилась, как дикая кошка: “Пап, ну сколько можно а?” Серый с рваным вдохом вынырнул из грез.
А ее не было. Нигде. Его дурашливой маленькой девочки. Вообще никакой ЕГО Вики больше не было.
Побежденный, он скрылся молча, грустно и слегка брезгливо стряхивая с себя нечаянно задетое чужое счастье. Слишком интимное. Слишком взрослое. Слишком. Почему так рано? Зачем? За что?
По привычке пялился в телевизор. Разговаривать не хотелось. Ни с кем. Даже с Леночкой. Она по-другому смотрела на этого Серого, Леночка. Проще. После краснючих чесоточных детских болячек, горячичных ночей: “Не уходи, мам. Только не уходи!” Давленных до крови прыщей. “Что наделала, глупая?” – что замазывала потом собственной своей тоналкой. Как на ветрянку. Противную, да. Муторную, да. Но не смертельную. Пройдет, в конце концов. Не оставит даже следов.
Молча поужинал. Молча повернул после Серого замок на два оборота. Молча опустился перед голосистым телевизором. Внутри наоборот накатывало быстро и громко: Леночка вышла за него в 18 лет. 7 лет назад он загрузил в багажник вокзальную клечато-безразмерную сумку со всеми выжившими куклами. Когда-нибудь у него будут внуки. Скоро. Через каких-то 3-5 лет. Может, даже от этого бестолкового пацаненка. Тьфу! Господи, хотя бы не от него…
Как она прилезала к нему, к Вите – зверенок – и перебирала волосы. Наклонялась старательно у него на плечах под внезапно выскакивающие косяки. Как он чмокнул ее на ночь, вертлявую и беспокойную, одним каким-то вечером в крайний раз. Крайний – потому что у летчиков не бывает последнего.
Когда-нибудь у него будут внуки. Но он их совсем чуть-чуть не увидит. То есть никогда. Но Витя, к счастью, этого не знал: просто лег и уснул с этой всё перевешивающей мыслью. А на утро домашний арест был снят.
Про полёт в Доминикану Вике сообщили в последний момент. Ибо нашустить еще один номер и билет, оборвать программу выпускного класса на две недели, бросить Вику одну – всё со всех сторон получилось невозможным.
“Да и деньги за тур никто уже не вернет”, – констатировала Леночка.
Решено было лететь. С разом располневшим до тонны сердцем Витя перевел 20, нет-нет, мало, 25 тысяч. Довольный трынь сбербанк-онлайн. Пусть будет с запасом. Вдруг над незакрытом экраном прошел холодок недавних дум.