– Почему ты вечно надо мной стебешься? – ощетинилась Вика.
– Да потому что как этого не делать?! – искренне ответил он.
Овощечистка плаксиво брякнула о раковину.
– Да! Подуйся ещё на меня! – кинул Серый ей вслед.
Помнился садистский сорокаминутный душ. “Вика, ты там скоро?! Я в туалет хочу!” Невыносимо интересный снаружи – он метался нервно, как куда-то не пущенный тоскующий пес – и невыносимо обжигающий внутри. “Горячо же! Как ты так моешься?” Её ежедневно полный учебников рюкзак. “Да выложи ты уже их, ё-маё! У соседки возьмешь!” “Но они мне нужны”. “Ну да, вдруг инопланетяне прилетят. А Вика Полянская без учебника! Просто носите их по очереди”. Обнажить шелковистое нутро ее ноши, разом выложить все. Умиляться ее досадливому недоумению, когда что-то не укладывалось в посудомойку. Мохнатая от намертво прилипшей картошки тяжеленькая форма так и грустила немытой, пока он не расправился с ней однажды утром.
А картошка тогда, кстати, получилась ничего. Обворовавшая все батончиково-сыркое запасы в холодильнике – легкая горка фантиков, приторная шоколадная корочка на зубах – Вика, пока он был в ванной, всё-таки забралась в нее голодной вилкой. “Нормальная еда”, – как это родители называют. Вкусно-то как. Ни за что, конечно, не признаваться в этом маленьком преступлении. Отчаянно не уступать.
Извертеться вся в очень ясной, поддернутой магической снежной белизной полуночи. Расставленный капкан незапертой двери беспощадно проигнорирован. Серый на отцовском диване в компании упругих декоративных подушек поглощает бессчетные видосы. Не придет.
Коротко и даже полезно, как из той циничной детской поговорки, всплакнувшая, она дождалась установившейся тишины. Спит. В противоестественной какой-то позе. В джинсах и футболке. Под зябким коротковатым пледом.
Вика – Серый очнулся по первой же жалобе снесенной какой-то мелочи – распихивая углами нападающую всякими стульями, падающими ручками темноту, приволокла тяжкий подушечно-одеяльный клубок. Прижалась бессовестно, как домашняя кошка.
– Тссс… Спи.
Потому что вставать рано. И тебе, и мне. И…
– Ты спишь у меня, Полянская? – отрезвила Надежда Викторовна. – Заболела что ли?
Ради нее оставила даже драгоценный свой пьедестал, приложилось ко лбу мясистой ладонью.
– Температуры нет, – констатировала. – Но всё равно странная ты какая-то… Давай, не болей у меня.
Всё пыталась заманить ее после краткого, уже нестрашного репетиторского часа за стол.
– Родители тебе хоть на еду-то оставили?
– Дома что кушать есть? Давай садисть, борща у меня поешь. Пирогов я напекла.
– Вот еще стесняться. Вкусный же борщ.
Вика было уж совсем не до борща. Хотя стыдливая человеческая забота ее, конечно, тронула. Как там в сочинениях писали? Человеколюбие? Юная Наденька, уроженка татарской республики, натолкнувшаяся уже в университете на треклятый русский учебник, всё никак не могла сперва выговорить. А именно этого ей уже было не занимать. Иначе как бы она, в конце концов, столько лет смогла проработать в школе?
“Родители прилетают послезавтра”.
А значит, уничтожить нужно было всё: до зависти стойкий запах секса, толпящиеся под раковиной коробки из-под пиццы, волнообразную вмятину на родительском одеяле – мелочная серовская месть за все витины выходки – рано укоренившуюся привычку просыпаться под ее будильник, искать, нащупывать, убеждаться. Это же все ему, правда?
Спасся на самом деле только пыльный, в фиолетовой обертке презик. Много-много дней спустя его выловила убирающаяся Леночка и снисходительно проводила в мусор.
Остальные следы они прибрали за сутки. И, чтобы чуть ослабить обоюдную тоску, Серый обогнул любимые его колья мелких бытовых ссор. Хотя, признаться, больно они ему нравились. И притащил шаурму и “Санту”.
Разговаривать не хотелось. Только лежать, намертво вцепившись друг в друга, и прерываться на плюющееся пузырьками из пухлых чайных кружек шампанское – леночкины праздничные бокалы они отчего-то взять не осмелились. Друг за другом следовали Paradise Coldplay, “Медуза” Матранга, ещё свежая и навечно поселившаяся в целом поколении наушников, и коллекция Jah Khalib. Да нет, переключи. И не знаю я, как это всё попало в мой плейлист.
Сделать неизящный, но старательный круг под Lullaby Nickelback. Серый не танцевал. От слова вообще. Разве что когда-то давно, на нескладных, но надежной пропитанных лагерных медляках. Не умел даже вальс. Но с ней это было так просто. На радость даже соседским окнам и очень щедрому сегодня, розово и дрожаще подсластившему всё закату. С ней всё было просто. Дурачиться, говорить, трахаться. Так что весь большой за жалюзи мир гроша ломаного не стоил.