– И правда, Сережа, – подхватила Леночка. – Тебе лучше уйти.
– Понял! – выдохнул, капитулирующе поднимая руки. – Понял-принял!
– Вик…
– Завтра, мам!
Леночка, к счастью, промолчала. Поэтому Вика дотерпела аж до своей комнаты и там тихо, очень тихо сломалась только немым криком изгибающегося рта. Слёзы давались рывками, острые, как осколки. Опять. Господи, опять! И всё из-за этой… Из-за этой…
Не понимала она. Просто не понимала. Вообще никто и ни за что никогда его не понимал. А ведь он ей хотел объяснить. Хотел сказать, как сильно ее, сильнее всегда на свете. До ужаса. Серый по-прежнему безумно смеялся в оцепеневшем расомаховском убежище.
Только одна, она одна его всегда понимала. И ни разу не Вика. Ей одной можно было всё рассказать, даже больше – ничего не говорить. Всегда ей одной.
Он водрузил на подоконник мелко-пятнистое металлическое ведро. Брякнула бутылка. Засыпал туда в тетрадной бумажке кроющуюся росомаховскую заначку – вот значит так, целый грамм, даже больше, откуда только взял — и дул снова, снова и снова. Пока грусть, холодный режущий комок, не отслоилась, как засохший прыщ. Пока ни Нат на переспелом красном бархате, ни презирающей его Вики – вообще никого не осталось. Пока не смолкли вопрошающие вскрики: “Где ты был? С кем? Скажи мне что-нибудь!” Пока не приклеилась к лицу счастливая, бездумная и беспамятная улыбка.
Глава 41
Чем шустрее истекал по-птичьи голосистый, обнаженный и теплый, как новорожденный птенец, апрель, тем яснее вырисовывались экзамены. В дежурно грязноватом и сумрачном холле рядом с наизусть выученным расписанием явился свеженький белый листок — график. Хотя его, по правде, все и так знали. Викины цифры хранились, карандашные, явно черкнутые в спешке, за форзаце дневника.
Физ. — 15 июня
Общество — 3 июня
Мат.проф —
Тут до сегодняшнего дня стоял прочерк, дату объявили только на днях.
«Итак, одиннадцатый класс…» — учителя больше не кричали, не вызвали к тому, чего не и не может быть в какой-нибудь премилой семнадцатилетней голове. Наоборот, старались, что называется, не нервировать детей. Отстали наконец со своей физкультурой, биологией, которую никто не сдавал, тоскливой русской классикой. Неистовствовать себе могла позволить только кривоногая и откровенно некомпетентная историчка, что она и делала, то в тайне молившись на репетиторов — были же они, в конце концов, у этих бестолочей, то устраивая никого уже не трогающие скандалы.
Бояться было не время. Совсем не время. Но ужасно страшно было уже. «Не готова, не готова» — комом перекатывалось внутри, непреподъемное, как плотная пятидесятикилограммовая гиря.
«Да ладно»
«Всё ты сдашь»
«Свят же сдал»
«Нашел с кем сравнить», — отбила Вика.
Всех, и назубок знавшую каждое заданию Лизу, и беззаботную Яну, и Игоресика, и Алёну, почитывающую по вечерам скупые егэшные справочники, захлестывал до стучащих зубов один и тот же нервяк. Вика теперь старалась особенно. И время – настоящий апельсин из детского стишка – по дольке доставалось домашним заданиям, репетиторам, тренировочным вариантам и Серому. Это было безостановочное, безвыходное колесо, после которого ныряешь, мертвый, в подушку и спишь без единого сна.
Но, по правде, в общем и целом так было надо. Вика теперь планировала УЛГУ, какой-нибудь инженерный факультет, или, может быть, даже УлГПУ. Но носила это втайне от родителей, как случайно зачатый по малолетству плод, не мешая Леночке фантазировать и нагруженную машину, и осенний Питер, и… Дальше являлся ранний токсикоз и обыкновенное разочарование, вздохи и ахи. “Как это не поедешь?” А она уже всё решила. Окончательно.
– Может быть, какое-нибудь управление качеством… Или техносферная безопасность, – рассуждала, листая вместе с Серым безличные универские страницы. – А если не получится, то в пед. Буду физику вести, как Надежда Викторовна.
Он молча полной грудью вдыхал то собственный Old Spice с текучих, словно кисель, волос, то духи – название он не вспомнил никогда, только встречая где-нибудь на улице, в очереди, украдкой, жадно втягивая воздух, они, точно они – с коротенькой вязаной кофточки. Что ей было сказать? За плотным туманом будущих лет, она видела только его лицо. Да и неважно, кем и как: учителем, инженером, хоть консультантом на ресепшене или ворчливой теткой в МФЦ. Фон – всегда второстепенное. Она оставалась из-за него. Только из-за него.
– Вот уж не представляю тебя училкой, – отшучивался Серый. – Разве что у себя дома в очках и чулочках.
Получил тут же пребольно случайным уголком случайной книжки.