— Ну, чаво встали, бабы! Само не сделается, нет! Чо зимой в рот положим, ась?
Дальше Локкер не слушал. Рамон убежал далеко вперед, его хотелось догнать — и Локкер рванулся, с наслаждением чувствуя, как стебли трав хлещут ноги в стремительном движении. К пруду друзья подбежали почти одновременно.
Пресловутый пруд окружало несколько скудных кустов вербы, потускневших от жары. Еще издали Локкер понял, что никакой это не пруд, а так, лужа. Неглубокая яма, полная воды, заросшей ряской. Вокруг растет тростник и камыши, а в мутной буро-зеленой воде плавает всякий сор. Низко над водой вились комары и мошки. И кидаться туда Локкер не стал, побрезговал. Только выдернул подвернувшийся камыш, чтобы объесть сладкий корешок.
Рамон от возмущения перекинулся, сказал с досадой:
— Ты чего?! Ты же сам хотел!
Локкер тоже перекинулся для выяснения отношений.
— Тут неинтересно купаться, — сказал он извиняющимся тоном. — Мне же мелко. Я тут плыть не могу — копытами дно цеплять буду. Не сердись. Я, наверное, зайду… в эту воду… но разве это купание?
Рамон сморщил нос, обнажив клыки, гавкнул:
— Найди лучше!
— Я раньше так купался, — протянул Локкер мечтательно и машинально сорвал веточку вербы. — Обо всем на свете забывал, даже про все беды забывал — так купался. В речке, где она поворачивает… там, знаешь, такой красный песочек, копыта вязнут, но приятно — и стрекозы голубенькие… А на другом берегу — осинник… Сейчас, наверное, русалки расселись по корягам и песни поют, а в такой воде ни одна русалка жить не станет. Тут только комариные личинки…
Рамон заслушался, приоткрыв рот и громко дыша. Его круглая загорелая рожица с широким носом и ямочкой на подбородке, наверное, показалась бы глуповатой, если бы не цепкий взгляд — глаза темные и пристальные, как у всех разумных псов. Вечная настороженная оценка обстановки и всего мира — порода, как говорил Джейсор, Рамонов отец.
— Речка — она, знаешь, какая? — продолжал Локкер, очарованный собственными мыслями. — Речка — она без конца. Можно все лето и всю зиму идти, идти — а к истоку так и не придешь. Такая длинная. А втекает в море — воды, не представляешь, сколько, но купаться сложно. Вбегаешь, бежишь, бежишь — а до живота не доходит, все по колено… А на шкуре потом соль. Но невкусная — горькая.
Рамон хмуро разглядывал подсохшую траву под ногами.
— Ты много чего видел.
— Ну да, — Локкер задумчиво прикусил веточку. — Мы же, лоси, — странники и стражи. Мы повсюду бродим — собираем вести, передаем… За лето и за зиму, знаешь, сколько проходим…
— Речка — в лесу? — перебил Рамон деловито.
Локкер взглянул на него, будто проснувшись. Кивнул. Рамон крепко почесал затылок, на котором темные волосы росли пушистым ежиком. Ухмыльнулся:
— Ну да, ты же жил в лесу… Уж не трусливее я тебя, теленок, — вдруг сделал вывод с яркой улыбкой, только клыки сверкнули. — Ты не боялся — и я не боюсь. Тем более — вдвоем.
— Вообще-то, вечером в лесу… — начал Локкер, но Рамон перебил:
— В этой луже плескаться, да? Уже трясемся, да? Мы идем или нет? Мы вообще Стая или нет?
Это заявление так польстило Локкеру, что он порозовел от удовольствия:
— Стадо, конечно.
— Стая!
— Ну да, Стадо.
Рамон расхохотался и пихнул Локкера в бок кулаком:
— Пошли, рогатый… Да брось ты эту ветку! Там целый лес веток!
До леса неуклюжими ногами Старшей Ипостаси оказалось куда дальше, чем ожидалось. И идти неудобно — высокие жесткие травы чуть не по пояс путаются в ногах и мешают. Но они разговаривали — у них пока не было ни малейшего сомнения, что общаться они, существа из разных систем координат, могут только произнесенными словами. Поэтому приходилось терпеть неудобства, связанные с медлительным и неловким человеческим телом.
Локкер понимал, что всего не объяснишь, но пытался объяснить хотя бы самое главное:
— Змеи, — говорил он, бессознательно подражая собственному отцу, — холодные сущности без души, но не нападают без причины. Только не наступай и не обижай. А если зашипит — скажи: «Холодная кровь, мир общий, мир с тобою»…
— Ага, — Рамону было не так жарко в двуногом теле, как в четвероногом, но все равно, по привычке, хотелось хахнуть и высунуть язык. Слушал он весьма внимательно. — А змея — это что?
Локкер вздохнул.
— Я покажу.
— Я же городской, — буркнул Рамон уязвленно. — Я не знаю змею, предположим. А ты знаешь трамвай?
Локкер взмахнул на него ресницами;
— Тоже кусается?