— Я учуял! Я же не читал, ах, нет, я же только нюхал! Я выиграл… а ты — жадина.
Лобелия слушала, поджав губы. Астра, запыхавшись от смеха, еле выговорила:
— Он прав, дорогуша. Он говорил. Отдай ему плюшку, проиграла — расплачивайся.
Лобелия достала из сумочки плюшку в целлофановом пакетике и с сердцем протянула облизывающемуся Гарику. Тот деловито разорвал целлофан, вынул плюшку и с наслаждением ее съел под хохот диспетчеров. Потом взглянул на Лилию, снова облизнулся и сказал:
— Ну пойдем, все.
Лилия выпустила его в дверь. Ей было сложновато себе представить, что этот обаятельный охламон, молодая веселая дворняга без признаков серьезности настоящей ищейки — действительно вундеркинд сыскной службы. Зато это моментально принял Локкер.
— Ты и есть Гарик? — спросил он, нагибаясь и давая суетливому щенку себя обнюхать. — Тогда у нас получится.
И вслед за Хольвином и псами пошел к автомобилю — нерадостно, но безропотно. Лилия посмотрела, как грузится опергруппа, и пошла наверх, к рысенку, который мог в любой момент проснуться в одиночестве.
Рысь
Никто из людей никогда не заподозрил бы Мэллу в интересе к судьбе какой-то собаки, а пуще того — в беспокойстве о судьбе собаки. Впрочем, люди, приносящие бойцам еду и убирающие нечистоты, дружно считали, что кот вообще существо безмятежное и недалекое. Опасное, но недалекое.
Люди, которые много общаются с собаками, почти всегда недооценивают кошачий разум.
Когда служитель принес еду последний раз за этот день, он решил, что Мэллу дремлет. И кот именно так и выглядел — его золотистые очи на миг приоткрылись, а потом закрылись снова. Для людей кот все время дремал.
Для себя он думал.
В свои еще весьма молодые лета бойцовый кот успел очень много повидать. Ему случалось выживать в лесу и в городе. Он очень рано научился полагаться только на себя. В бою он убивал кого угодно, легко, с кошачьей элегантностью. Он выглядел независимым и равнодушным — и действительно, за бурными событиями не знал любви. Не успел.
Зато знал дружбу. Люди не верят в кошачью дружбу, как, впрочем, и в кошачью любовь — в особенности если идет речь о дружбе с собакой. Но даже до того, как в вольер по соседству швырнули молодого черного пса-ищейку, бесчувственного от наркотиков, у Мэллу был кое-какой опыт почти настоящего товарищества: старый бездомный пес по имени Тибальд.
Так что кота не впервой занимал пес. Правда, другой пес. Дурной бобик, нелепое, взбалмошное, как все псы, существо. Рамон. Теплый крупный зверь, издающий смешной запах, распустеха, проливающий воду вокруг миски во время питья. Самоотверженный охламон с кодексами, как все собаки. И, похоже, так же, как Тиб, испытывает при виде кошки что-то вроде эстетического наслаждения.
Его не вернули в клетку после боя, но из-за приступа обоюдной симпатии, вошедшей внутрь и растворившейся в крови, Мэллу чувствовал, что пес не убит, что его сердце где-то бьется — так же, как в свое время чувствовал вдалеке жизнь Тиба. И это ощущение необорванной жизни камнем лежало у кота на душе.
Лучше бы убили сразу. Будет страшно встретиться на ринге с ним… переделанным. Мэллу не прикоснулся к еде, тасуя в иллюзорной дремоте мрачные мысли.
В этом месте делалось все хуже. В последний месяц стало нестерпимо плохо. Владелец этого места, Битер, был, когда сюда попал Мэллу, еще живым — за прошедшие четыре месяца его душа умерла окончательно. Раньше Мэллу ненавидел и боялся его; теперь ужас, вызываемый Битером, был так тяжел, что лишал рассудка и сил. Раньше, в начале боевой карьеры, Мэллу казалось, что хуже, чем в лаборатории по нейрофизиологии трансформов, ему не будет нигде; теперь стало очевидно: жалкая жизнь в неволе с выпусканием пара во время боев нестерпима и тут. Тем более, если учесть Рамона…
О город, проклятый город… Нечего двоесущному делать в городе, жизнь у него ломается в городе — но рысь никто и не спрашивал…
Мэллу поймали и привезли в город, вернее, на чью-то пригородную виллу, безумные люди, которые называются «охотниками». Он, котенок-подросток, уже довольно давно ушедший от матери, чтобы учиться жить самостоятельно, и вполне способный выжить в лесу, гордый и отважный, был оскорблен, потрясен и перепуган, когда его впервые заперли в клетку. Целыми днями лежал и думал, как вырваться на волю, не мог ничего есть, беззвучно шипел, когда кто-то подходил близко к решетке — и удрал-таки, улучив момент, ударив человека лапой и оставив клочья шкуры на колючей проволоке забора. По улочкам городка сновали машины, это было мучительно страшно, хотелось спрятаться — и котенок не знал, куда. Роскошный парк обманул его издали сходством с лесом — но оказался совершенно мертвым местом; там не на кого было охотиться, там люди, свистящие и вопящие, устроили облаву на него самого. Мэллу сбежал из парка, потом, голодный и потерянный, преодолевая цепенящий ужас, бродил по городку, избегая людных мест, не понимая, как попасть обратно в лес. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы громадный бродячий пес с обвисшими мышцами и изуродованной шрамами мордой не вступил с ним разговор и не поделился ворованной едой.