…Дома я снимаю с лапки селезня кольцо, осторожно обмываю его в тёплой воде и с помощью сильной лупы начинаю изучать надпись. Аккуратно переписываю на бумагу букву за буквой. И вот что получается: «Wadarasa… 43… Dhar…». Безуспешно пытаюсь расшифровать написанное с помощью словарей и, устав от этого занятия, принимаю единственно правильное решение: письмо с кольцом надо послать в Москву, в Бюро кольцевания птиц. Там-то сумеют прочесть надпись, там опытные люди.
Проходят дни. Мы получаем письма из Троицка и Воронежа, из Самарканда, Перми, из Ленинграда и Саратова. Только Москва молчит. Что же они там? Забыли?
Каждый раз, возвращаясь с работы, я спрашиваю:
— Нет ли письма из Москвы?
— Из Москвы? Нет. Твой товарищ прислал письмо из Иркутска. Из Волгограда пришла телеграмма от брата. У них родилась дочь.
— Очень хорошо, надо её окольцевать.
— Что?! — жена делает большие глаза.
И вот однажды…
— Тебе письмо. Из Москвы!
Жена улыбается. Я бегу в комнату. На столе голубой конверт. Обратный адрес: Москва, Бюро кольцевания птиц. Вскрыть конверт, извлечь сложенный вдвое листок тонкой бумаги — дело нескольких секунд. Сажусь на первый попавшийся стул и читаю. Научный сотрудник пишет, что в Индии, в городе Дар, было окольцовано двести уток различных пород. Одна из них и попала под мой выстрел.
Большой и трудный путь проделала широконоска, прежде чем попала к нам, на Южный Урал. Тысячи километров пролетела она над просторами Индии и Советского Союза. Селезень побывал и там, где стоят чудесные пагоды, дворцы, построенные тысячи лет назад, где на многие сотни километров тянутся таинственные джунгли, населенные диковинными зверями и птицами. Летел он над полями и лесами, над городами и сёлами нашей страны, видел грандиозные стройки, огни могучих гидростанций, летел над степями, преображёнными руками советских людей в плодородные нивы…
Я достаю фотографию селезня-широконоски. Обыкновенная утка. Таких тысячи, и все они дважды в год летят с севера на юг и обратно. Некоторые из них несут на лапках легкие алюминиевые кольца. Они помогают человеку познавать природу.
С этого памятного случая я внимательно осматриваю каждую добытую на охоте птицу: не попадется ли такая, у которой на лапке заблестит маленькое колечко.
ДРУЖБА
В последние дни Люкс вёл себя загадочно. Он где-то подолгу пропадал, и я не мог понять, куда убегает пёс. Исчезновения эти чаще всего приходились на утро и послеобеденное время. Поведение собаки меня беспокоило. Я терялся в догадках и решил проследить за Люксом.
Он словно узнал об этом и несколько дней очень ловко обманывал меня. Но однажды я всё-таки подсмотрел за ним. После обеда сеттеру, как всегда, налили в чашку суп, а рядом положили большую кость с остатками мяса. Люкс быстро съел суп и, прихватив кость, вышел из кухни. Я поспешил к своему «наблюдательному пункту» — кухонному окну. Собака постояла на крыльце, оглядываясь по сторонам, словно желая убедиться, не подглядывает ли кто за ней.
«Сейчас Люкс где-нибудь в укромном месте зароет кость», — подумал я. У собак, как у лисиц и некоторых других зверей, есть привычка зарывать в землю остатки пищи — на «чёрный день». Но потом они редко находят свою кладовую, вероятно, забывают о и ей.
Люкс быстро сбежал по ступенькам крыльца и… исчез. Я тут же вышел во двор, но, к своей досаде, нигде не увидел пса. Он снова провёл меня! Целый час я ходил по соседним улицам, звал сеттера, но он не показывался. Наступал вечер, и сумерки уже окутывали дома, а собака не приходила.
После ужина я ушёл в маленькую комнату, зажёг настольную лампу и раскрыл книгу. Но читать не мог, беспокойство не покидало меня. Куда убежал Люкс? Что значат его отлучки? Вернётся ли он сегодня? Может быть, в это время его уже везут на живодёрню…
Сколько прошло времени — не знаю, но вот дверь слегка скрипнула. Что-то тёмное и гибкое бесшумно проскользнуло под стол. Конечно же, это вернулся четвероногий бродяга. Но я не подал и виду, что заметил его возвращение, продолжая читать книгу.
Люкс вёл себя под столом настолько тихо, что не увидь, как он пролез в комнату, я не догадался бы о его присутствии. Сеттер знал, что провинился и заслужил наказание, но ему не хотелось подставлять под арапник свою белую в кофейных пятнах шкуру. Хитрый пёс надеялся, что всё обойдётся мирно.
Часовая стрелка уже коснулась цифры 12, в ломе все давно улеглись спать, и установилась та особенная тишина, какая бывает только ночью. Закрыв книгу, я зевнул и тихо сказал: