Тут Ворону, видимо от выпитого, стало душновато и он расстегнул телогрейку вместе с рубашкой. На впалой туберкулёзной груди, слева, под седеющими волосами, синел такой знакомый профиль – Сталин.
"А на левой груди – профиль Сталина,
А на правой – Маринка анфас", – бормотал я про себя ещё не написанную песню Высоцкого, всё больше и больше косея не от коньяка с чифирём, а от всей этой абсурдной ситуации: прокуренный, прочифиренный зэк с жёлтыми остатками зубов и татуировкой Хозяина под сердцем, вонь котельной, изгвазданная мебель, чужой и непонятный мир.
Наконец я уснул в углу на каких-то тряпках.
– Что это за фраер тут припух? – сквозь сон услышал я незнакомый голос. – Ты его знаешь?
Я открыл глаза: рядом с Вороном стоял незнакомый дед, пониже и пополнее, тоже в телогрейке, тоже седой. "Сменщик", – догадался я.
– Да попросил погреться, – оправдывался Ворон, – коньяком угостил. Посидели, Хозяина помянули.
Компания из двух бывших зэков сама подтолкнула меня к действиям, я понял, в чём мой шанс зацепиться.
Я встал, подошёл к обоим.
– Спокойно, разговор у меня к вам будет.
– А ты кто такой, чтобы с тобой разговаривать? – сердито спросил сменщик. – Откуда упал, фраер залётный?
Лицо у него было неприятное, опухшее, небритое. Глаза – красные. Тоже, видать, с похмелья.
– Спокуха, мужики… – начал было я.
– Мужики в колхозе пашут! – взревел толстый. – А мы люди.
Блин, сморозил я, что и говорить, ситуацию надо было срочно выруливать. Я решил держаться как можно спокойнее.
– Остынь, ты, человек, – стараясь ровно дышать, сказал я. – Говорят, тебе – разговор есть.
– Пускай толкует, – поддержал меня Ворон. – Вчера с ним побазарили – нормальный, вроде.
– Нормальный, – проворчал толстый. – Олень он безрогий, а не нормальный! – Потом мотнул головой и грубо прохрипел:
– Ну, что тебе?
– Короче, хата мне нужна, чтобы упасть, и ксива с пропиской, – сказал я, придерживаясь старой формулы: проси больше, меньше всегда дадут.
– Ты ещё и без ксивы, – хмыкнул толстый. – Ты кто вообще?
– Финансовые афёры, – уже совершенно спокойно сказал я, если вдуматься, чистую правду. – Случайно кинул не тех, пришлось рвать когти.
– Ты откуда? – Вопросы задавал только толстый.
– Из Питера. Так получилось, что валить пришлось без документов, хорошо, что не без башки. Упасть мне надо, сховаться на время. Поможете с хатой и ксивой – по две косых на брата. Вот, для начала, за беспокойство. – И я выложил на грязный стол сотку.
Толстый задумчиво почесал грязный, небритый подбородок:
– Чифирнёшь?
– Кого из людей в Москве знаешь? – спросил он за утренним чифиром.
Я презрительно усмехнулся:
– Знал бы – к ним бы пошёл, а не к вам, завязанным.
– А в Питере? – недовольно спросил толстый.
– А ты что, прокурор, вопросы задавать? – как можно более презрительно процедил я (такая манера общения действовала на толстого очень хорошо). – Кого знаю, тот знает.
Мы молча чифирнули, заварили вторяка. Пока вторяк парился, толстый с Вороном, переглянувшись, отошли в дальний угол котельной, пошептались.
– Ладно, фраер, – вернувшись к столу прогундосил толстый, – ты иди погуляй пока, а вечером, часам к семи, подойдёшь. А мы тут померкуем пока, что ты за птица и откуда упал.
Ну, что ж, уже хорошо. Я – намеренно медленно – допил вторяк, собрался и потопал по ещё не растаявшей снежной тропинке к станции Кунцево, борясь с подступающей от чифира тошнотой.
Доехал до Белорусского, съездил на "Динамо", потом на Ширяевку (в хоккей, как вы, наверное, помните, тогда играли на открытых площадках). Переписал расписания всех оставшихся матчей. До конца чемпионата, в котором должны были победить "Крылышки", оставалось ещё полтора месяца. Немного подосадовал, что чемпионат мира в Москве только что закончился: можно было на нём неплохо подняться. Побродил по заснеженной Москве, с трудом узнавая знакомые улицы, пообедал в общепите. Короче, намёрзся. Денег после продажи часов оставалось ещё рублей двести – пока хватало. Закупился водкой и продуктами и отправился в свой новый дом – котельную, прикидывая, что там меня ждёт.
Колокольчик моей донки резко зазвонил. Я вскочил и снял со снасти, снаряжённой живцом, порядочного по московским меркам судака – грамм на триста.
Владимир Сергеевич искренне поздравил меня и, когда улеглась праздничная суматоха по поводу редкой добычи (судак – это рыба!), продолжил.
– В общем, когда в наступающих сумерках я подходил к "своей" котельной, меня окликнули: "Эй, залётный!"
Недалеко от открытого входа в котельную, освещённого тусклым электрическим светом, под замёрзшими тополями стояли двое: здоровенный рыжий парень в бушлате и кепке и суховатый мужик лет за сорок – в хорошем драповом пальто, с внимательным, ощупывающим взглядом.
Я сразу понял: сухопарый – авторитет, рыжий – шестёрка.
– Эй, фраерок, ты, что ли, тут людей беспокоишь, а? – подойдя вплотную, нагло спросил рыжий верзила. Сухопарый стоял чуть поодаль, смотрел оценивающе, настороженно курил.
Тут всё ясно: проверка на вшивость, типа, есть у меня дух или я так, не пришей пизде рукав. Ну что ж, бродя сегодня по Москве, я готовился и к такой встрече. Ну, ладно!
Я сделал паузу, мысленно поблагодарил и Варлама Шаламова, и Льва Разгона, и самого себя – за то, что в конце восьмидесятых удосужился прочитал море книг по лагерной тематике. К бою я был готов.
– А ты что, прокурор – вопросы задавать? – взяв самый что ни на есть наглый тон, огрызнулся я. – Ты, вообще, кто?
– Ты что грубишь, фраер залётный? Говори, когда люди спрашивают! – взревел рыжий.
Всё это был концерт.
– Закрой хавальник и не отсвечивай, босота! (Ох спасибо, "Место встречи изменить нельзя"!) Шестёрке – место под шконкой, а разговор будет – с людями.
– Да ты права качать, фраерюга! – зарычал парень (дурак, видимо, редкостный). – Сука-падла!..
– Отвянь, конопатый, – вдруг раздался властный хрипловатый тенорок, – засохни.
Ко мне подошёл главный.
– Так ты кто, залётный, откуда упал?
Я, как положено, смерил взглядом его фигуру – сверху вниз и снизу вверх. После паузы ответил:
– Я банкир. Работал по финансам. А ты кто?
– Банкир, – скривил губы авторитет. – Банки, значит, брал. Хорошо. Я Седой. Так что тебе надо?
– Хата мне нужна, чтобы упасть, и ксива с пропиской. Меркуешь?
– А от кого прячешься? – усмехнулся Седой. – Неужто с зоны откинулся? Сдаётся мне, фраерок, что ты ни разу там и не был. За версту видать, что ты лось. Ты кого обмануть решил, олень безмозглый?
Н-да, Седой, видимо, не напрасно курил в сторонке, раскусил он меня сходу. В общем, не прокатило закосить под блатного. "Но, – я подумал, – может оно и к лучшему?" Короче, решил я как в омут головой – рубить правду-матку, всё равно деваться мне было уже некуда: шансы не закончить мои странные приключения в топке котельной были невелики. Что ж, сам напросился.
– Проницательный ты, папаша, – протянул я как можно циничнее и спокойнее, – угадал: и банков я не брал и зону не топтал. Но разговор у меня к тебе есть. И разговор деньгами пахнет.
Седой оценивающе прощупывал меня взглядом, думал, ничего не говорил. Стоило ему кивнуть – и рыжий свернул бы мне шею.
– Может, посидим в тепле, поговорим? – Я решился его подтолкнуть. – Намёрзся я сегодня – спасу нет. – И добавил шёпотом, показав глазами на рыжего: – Не хочу, чтобы нас слышали.
Седой ещё выдержал паузу, кивнул:
– Пойдём.
В котельной мы с Седым сели за столик, толстого и рыжего он отослал подальше, к топкам.
– Рассказывай.
– Кто выиграет чемпионат Союза по хоккею? – стараясь быть спокойным, спросил я.