— Подержите! Как-нибудь — О! в Октябрьскую! — мы все постреляем! Обратите внимание на буквы «БВК» — Бровин Василий Кузьмич! Подходит, правда? Но это совпадение, а что оно означает на самом деле, узнаете позже. И что может кувшин — тоже чуть позже. А теперь зарегистрируемся! Люба, приступай.
И Люба записала всех в особую тетрадку, записала по старшинству сказочности, то есть сначала прошлогодних, потом нынешних, потом будущих. Ни клятвы, ни присяги не предусматривалось, потому что неясно было, чему присягать и в чем клясться. Вася думал над этими церемониями, но ничего путного измыслить не мог. Он и над уставом размышлял, но и тут ничего дельного не придумалось. И решил только, что организация их открытая, о ней можно говорить на любом перекрёстке, можно пересказывать все, что происходит на заседаниях, можно приводить с собой друзей и знакомых.
А вот программную речь для открытия председатель сочинил и записал, и в папке для дел она была подшита документом номер один. Сутью речи было то, что сказка в наши дни живёт плохо, почти нищенски, вот-вот пойдёт по миру с протянутой рукой, и это происходит потому, что цивилизация, технический прогресс своими чудесами затмили и вытеснили старые сказочные чудеса и подорвали веру в них: был ковер-самолет — стал просто самолет, был осколок говорящего зеркала — стал телевизор и так далее. Нет, пусть, пусть чудеса из сказки перекочевывают в жизнь, не это обидно. Обидно, что сказочных чудес становится все меньше и меньше, пополняются они все труднее, а вера в них все слабее. Попросите в библиотеке современную сказку, там руками разведут и предложат «Репку», а одной репкой сыт не будешь. Хорошо, что есть хоть Буратино, да и тот уже с бородой. А поди спроси у самого золотушного сопляка: «Есть ли чудеса?», — он ответит: «Не-а!» Отсюда решительный вывод: сказку надо поддерживать, в чудеса верить и, по возможности, творить их. Ведь что такое чудо, в сущности? Чудо — это добро, сделанное вдруг или втайне. А разве так уж трудно — сделать такое добро? Нет! Это под силу каждому, значит, каждый — чудотворец! Так или почти так говорил Вася. Некоторые его высказывания были, возможно, спорными, но бесспорное скучно и пресно, к тому же, надо отметить, к чести мальчика, что ни одной мысли для своей речи он ниоткуда не вычитал и не выписал, а все обдумал сам.
И получил в награду дружные аплодисменты.
В заключение собрались пить чай и пригласили Ларису Ивановну. Она к тому времени выпроводила своего пылкого воздыхателя, то есть теперь уже, простите, жениха, который без умолку и вдохновенно рисовал перед невестой одну заманчивей другой картины их предстоящей семейной жизни, новых книжек взять наотрез отказался, но заметил, что с удовольствием унес бы заверения в ответных нежных чувствах, что и получил, с чем и отбыл восвояси.
Лариса Ивановна, охваченная новыми переживаниями, не вошла в служебку, а влетела, ворвалась, стиснула широким обхватом толпившихся у стола ребятишек, которых вдруг ощутила своими детьми, а Васю и Любу, прямых, по ее мнению, виновников своего счастья, расцеловала в обе щеки и жарко спросила:
— Ну, миленькие, что еще сделать для вас? Хотите второй шкаф для музея?
— Пока хватает одного, спасибо! — ответила девочка и протянула ей кувшин. — А вот водички бы принести! Пожалуйста, Лариса Ивановна! Будем чаевничать!
— Пожалуйста! — И тут же принесла воды из кадушки в сенях. — Пейте на здоровье, брюшенько коровье! — весело пропела она.
— Теперь скажите: «Даёшь чай!».
— Даёшь чай! — охотно повторила библиотекарша, продолжая держать кувшин в руках, но вдруг заперебирала пальцами и поставила его на стол. — Жжётся! С чего бы это?
Ребята потянулись щупать кувшин и искать у него электрический шнур, но такого не обнаружили и удивлённо задёргали подбородками — вот это, мол, да-а! Вскоре вода закипела и по комнате распространился чудный аромат. Когда Лариса Ивановна выпила стаканчик этого странного чая, в ней укрепилось полное доверие к «Клубу-сказке». По всему выходило, что ребячья затея не дурачество, а что-то неслыханно оригинальное и чрезвычайно ценное, с чем ей несказанно повезло и в чем отчитываться перед начальством ей будет весьма затруднительно, если вообще возможно. Странно устроены эти взрослые, вернее, не устроены, а воспитаны — даже в самый сладостно-возвышенный миг они думают о начальстве.
Со следующего занятия пошли рассказы. Чтобы дать толчок и пример смелости, «земленырцы» начали первыми. Но прежде Вася обратился к «кандидатам», посоветовав им, поскольку у них нет своих реальных приключений, фантазировать пока, сочинять как бы желаемую сказку, это тоже будет интересно, потому что хорошо сочинённая сказка — это почти реальность. «Кандидаты» пообещали думать.
Вася приступил к рассказу, Люба записывала, иногда добавляя что-либо важное. Рассказ шёл как бы по главам, и каждое заседание — новая глава.
Слушатели боялись кашлянуть и лишний раз моргнуть.
И вот однажды, когда рассказ пошёл о том, как Ду-ю-ду, надышавшись дыма от бог весть какой травки… впрочем, не начать ли и нам новую главу?
Глава двадцать пятая
ЕЩЕ ОДИН ЛЮБИТЕЛЬ СКАЗОК
Итак, когда Вася довёл рассказ до того момента, когда Ду-ю-ду, надышавшись дымом от неведомой травки, стала возноситься, он вынул из кармана спички и небольшую цигарку, скрученную из газеты, закурил, жадно работая лёгкими, чтобы ни малейшего завиточка дыма не пропало зря, и поднялся к потолку, едва успев передать цигарку Любе.
Дошлый Вася помнил, конечно, о той траве, что ссыпал в карман и загодя вытряхнул все до крошки, просушил и сделал тонкую папироску, а щепотку положил в бумажный пакетик, имея на этот счёт особые планы.
И в нужный момент цигарка пошла в ход, заменив самые красноречивые описания.
Случилось так, что в это время Лариса Ивановна заглянула в служебку и удивилась, никого там не обнаружив, хотя голоса только что слышались оттуда.
— Лариса Ивановна, мы здесь! — как гром раздалось сверху.
И тут библиотекарь чуть не упала в обморок, увидев, что все одиннадцать человек густо лепились по потолку, как чудовищные сонные мухи. Кто висел неподвижно, точно уже засох, как насаженное на булавку насекомое, кто беспомощно дёргал конечностями, как при последнем издыхании. Они, с другой стороны, походили на космонавтов-новичков, еще не освоивших секретов невесомости. Лишь «земленырцы», прошедшие в сказке некоторую практику, перемещались увереннее. Оттолкнувшись от потолка, Вася спланировал к Ларисе Ивановне, поймался за ее плечо, чтобы не взлететь снова, и предложил ей еще тлевший окурок. Ларисе Ивановне нечего было терять. Пройдя уже два искушения, пистолет и кувшин, и помня, что не только бог троицу любит, но что и в сказках число три обладает магической силой, она бросила судьбе окончательный вызов — взяла окурок, зажмурилась, двумя сильными затяжками спалила его до пальцев и под одобрительный гул зашевелившихся у потолка поплыла вверх, визжа и трепыхаясь. Войди сейчас сюда лесник Михаил Петрович, неизвестно, что стало бы с его тягой к культуре, не объяснил ли бы он красоту и обворожительность библиотекарши ее принадлежность к ведьминскому сословию и не дал ли бы он безоглядного стрекача из библиотеки с тем, чтобы впредь двумя улицами обходить этот очаг чернокнижия и дьявольщины. И уж если бы, не дай бог, заглянуло высокое начальство, то, страшно представить, — никакая бы баня, даже сибирская, не смыла бы с библиотекаря пятна, не позора, а чего-то более худшего.
Но, к счастью, никто не вошёл, да и полет, к сожалению, длился недолго. Достигнув потолка, Лариса Ивановна тут же пошла на снижение и, не рассчитав, села на шкаф, откуда, впрочем, легко спрыгнула. А следом, несуразно дрыгаясь, спустились и остальные. И сразу же приступили к чаепитию, восстанавливая перегоревшие в волнении силы.
Вознесение к потолку вспоминали при каждой встрече и выпытывали у Васи, не осталось ли еще той травки хоть на ползакрутки, а кто-то, чуть ли не Ромка, предложил с самого начала лета начинать собирать, сушить и курить все травы подряд — вдруг подвернётся какая-нибудь, подобная «невесомка».
Казалось, что все, больше ошеломлять слушателей и нечем да и невозможно уже, однако пропуск Сильвуплета, предъявленный Васей в нужный, разумеется, момент, потряс всех. Его изучали столь осторожно, сколь и придирчиво, нюхали, смотрели на свет, шушукались. А в перешёптывании Кости-Кости и Кости-Гвоздя мелькнула та мысль, что кувшин и далее пистолет можно подделать или достать где-то в другом месте, но вот такую бумагу, с печатью и подписью, — нигде, только ТАМ.