Чарли: Мы выехали из гостиницы рано утром и помчались по сельским районам Словакии. Время от времени начинался проливной дождь. Как и Чешская Республика, Словакия выглядела не очень-то ухоженной, повсюду пестрели садовые участки и огороды, старики носили национальные одежды. Похоже, туризм тут был развит слабо, однако местные жители как будто привыкли к гостям, и практически каждый, с кем мы встречались, говорил по-английски.
Два раза мы наталкивались на поджидавших нас мотоциклистов. Они сидели на обочине дороги, а мы, проезжая мимо, махали им рукой. Они тут же надевали шлемы и пускались за нами, а у ближайшего светофора останавливались рядом поболтать. Казалось весьма странным (хотя не скрою, это было очень приятно), что эти мотоциклисты, прочитав о нашем путешествии, бросали свои дела и на некоторое время присоединялись к нам.
Юэн был немного подавлен. Утром он говорил с женой по телефону, и она сильно расстроена. А он не смог толком подбодрить супругу, поскольку и сам скучал по ней. Я прошел через такую же эмоциональную выжималку предыдущим вечером, когда звонил Олли. По голосу жены я чувствовал, что она скучает обо мне, и тут же сам затосковал о доме. Вещунья в Праге сказала, что я скучаю по дому больше, чем сам осознаю это, и она оказалась права. Быть может, зря мы так скептически отнеслись к ее предсказаниям. Я скучал по детям. Я скучал по жене. Я даже скучал по домашней рутине, по всей той чепухе, на которую обычно и внимания не обращаешь. Я также поговорил с Кинварой, нашей старшей дочерью. Она спросила, скоро ли я вернусь. Через три месяца, ответил я ей.
— Как еще долго ждать! А ведь прошла еще всего неделя, — ответила она — и попала в самую точку.
Мы ехали еще какое-то время, свернув на юг с шоссе 66 в направлении Турни. Дома в окрестных деревнях, похоже, не красили и не ремонтировали с двадцатых годов прошлого века. Народу почти совсем не видно, лишь несколько пьяных выписывали зигзаги прямо посреди шоссе — лица у всех довольно дружелюбные, однако на них запечатлелись последствия долгих десятилетий бедности и упадка. Некоторые деревни и городки были заброшены совершенно — города-призраки, выстроенные возле заводов, давным-давно уже вставших, а окружающие пашни да луга летом иссушались солнцем, весной и осенью насквозь вымачивались дождями, зимой промораживались льдом и снегом. Там же, где мы все-таки натыкались на малочисленных жителей городов и деревень, те, что бы ни делали в данный момент, неизменно замирали, когда мы еще только приближались, и провожали нас долгим взглядом.
— Смотрят на нас как на инопланетян, — сказал мне Юэн по рации.
В какой-то момент мы повернули, выехав из леса, и мир с одной стороны дороги словно вдруг отодвинулся. Справа открывался величественнейший вид — долины и горы, простиравшиеся где-то вдали.
Поздно вечером мы прибыли в Турню-над-Бодвоу, городишко, расположенный в долине, над которой возвышался огромный цементный завод, и Клаудио повел нас к дому, где жили родители няни его детей. Это оказался большой дом с террасой и огородом позади, изобиловавшим овощами. Чаба Капожтас очень походил на седовласого Джека Николсона, а у Марии, его жены, было доброе лицо, постоянно озарявшееся лучезарной улыбкой. Она превосходно говорила по-английски.
— Я выучила его еще в школе, — объяснила хозяйка, — но мне так и не довелось попутешествовать и применить английский на практике.
До чего же удивительные люди — полностью независимые: они разводили птицу и свиней, чтобы изготавливать собственную колбасу и ветчину. Плохое настроение Юэна наконец-то отступило.
— До чего же тут у них здорово, — сказал он. — Здесь все совсем по-другому, и хозяева такие гостеприимные.
Юэна просто очаровали дом и огород. Он влюбился в атмосферу места, был тронут теплотой и искренностью этих людей, так радушно принявших, по сути, незнакомцев.
Мария приготовила традиционный словацкий ужин: острый томатный суп с паприкой, отбивную из мяса собственных свиней и пирог.
— Муж эту еду обожает, — поведала она. — Он всегда ужинает плотно. Говорит, до завтрака еще очень долго, надо хорошенько подкрепиться.
— Правильный подход, — одобрил Юэн.
За ужином Мария показывала нам семейные фотографии, рассказывала о детях, которые все вместе — а их пятеро — работали на цементном заводе, и о своем семидесятилетием друге по переписке из Эдинбурга. Они переписываются вот уже тридцать лет, но так ни разу и не встречались.