— Вот так каждый день: «Не лезь, не береди…» Совсем духом упал. Одно слово — герой… Разнылся, разохался.
Наверно, эти слова Виктор слышал не раз, потому что остался к ним совершенно равнодушным.
Вытащив из сумки книжку, я протянула ее Покровскому:
— Вот, Виктор, чтобы не было скучно.
— А это случайно не «Повесть о настоящем человеке»? — мрачно усмехнулся он. — У меня их уже три.
Я пристально посмотрела на него:
— Не думала, что ты окажешься таким слабеньким, таким…
— Галина Ивановна, — перебил меня Виктор, — а нет ли в порту какого-нибудь больного комиссара? Его бы ко мне на помощь, для «двойной тяги», а?
И хотя сказано это было вызывающим тоном, с напускной небрежностью, чувствовалось, что Виктор зол и на себя за свою слабость.
— Права Галина Ивановна, — вмешался молчавший до сих пор Кириллов. — И вот сосед твой прав: какого дьявола нос-то повесил? Да, если хочешь знать, тыщи таких работают, людям пользу приносят.
Виктор угрюмо молчал, и тогда я отдала ему письмо. Побледнев еще больше, он дрожащими руками развернул его, пробежал глазами и вдруг, скомкав письмо, уткнулся в подушку.
Мы молчали. Сосед Виктора недоуменно уставился на нас.
— Что случилось? — наконец спросил он.
— Мать у человека нашлась, хочет приехать, вот мы и пришли о радости такой сообщить. А тут… — И Кириллов с досадой махнул рукой.
— Уходите… — глухо сказал Виктор, — уйдите, прошу вас. Не могу я так больше! — снова ткнулся в подушку.
— Я никуда не уйду, Виктор… — стараясь быть спокойной, тихо сказала я.
Присев на край кровати, я положила руку на вздрагивающее плечо Виктора. Я чувствовала, что вот-вот разревусь сама, горло сдавливала спазма. «Что же делать, как успокоить его?» — лихорадочно думала я. И вдруг Виктор оторвал голову от подушки и повернулся ко мне. Глаза его были красны, лицо измученное и жалкое. Бережно разгладив письмо, он тихо сказал:
— Галина Ивановна, очень прошу вас — напишите маме, что я… Ну, что меня нет здесь, что я уехал. Обязательно напишите. И побыстрей. Вы должны это сделать. Столько лет прошло… Я же ничего не знал о ней, я ничем не мог помочь… Для чего же ей теперь такая обуза — инвалид!..
Кириллов, вскочив с табуретки, крикнул в сердцах:
— Ну и дурень же! Несешь околесицу — «обуза», «калека»!.. Ты для матери всегда дорог будешь. Сколько она слез выплакала, тебя, дурака, разыскивая! Ты об этом подумал? Мы ей сегодня деньги послали и вызов. Ясно? Бросай нюни распускать, в руки себя возьми. Да разве мать переживет, если таким тебя увидит!
— Правильно, — поддержал нас сосед Виктора. — Вот ведь настоящие люди! Смотри-ка, что сделали для нытика этого. А вы его все же простите, не в себе он сейчас. Ничего, одумается. Жизнь-то свое возьмет…
ГЛАВА XVII
Прошло несколько дней. Я все-таки решила отправиться в верховье Гремучей. Игорь и Шура всячески уговаривали меня отложить эту поездку до будущего года. Оба в один голос твердили, что уже холодно, что мне в моем положении это будет не под силу, говорили, что поездка ничего не даст. Но их уговоры не поколебали моего намерения. В субботу я уже была на катере, удобно устроившись в маленькой каютке. Потом мы взяли на буксир баржу и отчалили. Часа через два я вышла на палубу и вдруг увидела… Валентина! Ну и встреча! Знала бы, что он ходит на этом катере, ни за что бы не пошла в рейс.
Стараясь не встречаться с ним взглядом, я крепко ухватилась за фальшборт и долго смотрела на плывшие вдали сопки. Мы даже не поздоровались. Странно, как это я не заметила его? Он, наверно, был в машинном отделении, когда я садилась на катер. Не выдержав, я бросила мимолетный взгляд на Валентина, что-то докладывавшего капитану, и подумала: «А все-таки он чертовски красив!» Я бы хотела, чтобы ребенок был похож на него. Но только внешне! Я даже содрогнулась от мысли, что мой малыш может и по характеру быть похожим на Пересядько. Тогда Игорь будет ужасно далек от него. Ох, какая чепуха лезет мне в голову! И все эта неожиданная встреча.
Валентин деловито прошел по палубе в двух шагах от меня. Он как будто не видел, что я стою у фальшборта. И снова меня больно кольнуло какое-то странное чувство. Что это — сожаление, ревность? Нет, нет, нельзя и допускать подобной нелепости! А все же у нас с ним было немало чудесных минут. Да, мне дорог Игорь. Я люблю его, но тех счастливых дней с Валентином мне не забыть, наверно, никогда. Все-таки между нами было много хорошего в те далекие, первые дни… Под одним плащом ходили у океана, и волны, словно понимая нашу радость, покорно ложились к ногам…