В колючей развилке был серый комочек, а поверх она, малое существо, раскинула крылышки, видимо, уже выпаривает.
Внизу ждала его «Волга».
Эту потрепанную машину достали в таксопарке, сразу сдали в капиталку, и теперь она, как говорят механики, на ходу, но до тех великолепных машин, на которых иногда прикатывают товарищи из области, ей далеким-далеко. Да не шик нужен директору, не блеск. За сегодняшний объезд полей спидометр намотает более сотни километров, ведь надо охватить глазом как бы зараз все завершение, для таких концов «Волга» его очень кстати.
Он всегда был здоров, не знал, что такое серьезная болезнь, и тогда, когда перевалило за шестьдесят.
Но позапрошлым летом, тем самым, которое выхолило урожай, а потом отступило перед мокрой осенью — расхлебывайтесь, мол, сами — тем прошлым летом…
Десятого июня был праздник борозды. Это хороший, добрый праздник, когда сев свален с плеч, можно, да и надо, отдохнуть маленько, потому как все вкалывали без выходных по десять часов, согласно директорскому приказу, а согласно делу — и того дольше, тем более что на носу сенокос; люди собираются вместе на зеленом лугу, чтобы узнать, что и как сделано, кто в героях, посмотреть на своих или заезжих артистов, посостязаться в силе и ловкости, попеть песни и поспорить с друзьями-приятелями, давно же вот так не сиживали.
Николай Михайлович, как обычно, без писаного доклада, по памяти рассказал все о севе; да какая нужна ему бумага, коли все живо и обозримо: и люди, и цифры, и эти самые гектары…
Потом посидел с семьей и с друзьями на лугу, где шумел праздник. Посидели — и хватит. Сели в машину, он — за руль. Легко побежали колеса по знакомой до последнего камушка ему и машине дороге. Впереди означилась рытвинка, он привычно перенес правую ногу с акселератора на педаль тормоза, чтобы придержать бег и перекатить тут мягко.
Но взвыл мотор, машина рванулась и лихо встряхнула всех. Он, конечно, справился с управлением, но понял, что нога не послушалась, не выполнила команду и давнула вместо тормоза газ.
Дома сидел долго в кресле, и все было ощущение, что он отсидел ногу, вот-вот немота ее пройдет. Лег спать, а утром, выбравшись из постели, привычно встал на ноги и рухнул. Подняться сам уже не мог.
Четыре месяца лечили его свои и свердловские врачи; и вот он снова на своем тревожном директорском посту, потому что оставить начатое было никак нельзя.
Нет, это еще не был итог: ни итог жизни, ни итог того, что обязан был сделать он как гражданин и коммунист.
Разве оставишь дело, если хозяйство только-только начало выходить на дорогу, которую он искал и торил? Оно в пути, а путь этот сложен и долог; и почти двадцать пять лет жизни понадобилось ему, сыну белорусского крестьянина и первоуральскому металлургу, чтобы увидеть начало того, что еще не назовешь взлетом, но выходом на взлетную полосу назвать можно.
Обязывали его и новые ордена, полученные за работу уже в «Ударнике».
…Впереди, близ леска, катился голубой тракторенок. Лиссон остановил машину, и колесник встал тоже.
— Иди сюда, — поманил директор из кабины парня, тот спрыгнул на дорогу. — Ты почему катишь по пашне? Может быть, тут другие сеяли?
— Нет, мы…
— Так какого же ты черта… — хотел было отругать парня директор, но сдержался, спросил: — Что сеяли?
— Ячмень…
— Элиту?
Парень кивнул.
— Для того и сеял, чтобы потом топтать?
— Тележку ночью оставили, а с лесной дороги я не увижу, — оправдание у парня, по его понятиям, было веское.
— Ходи пешком, если тебе хлеб дорог, — сказал директор и махнул рукой, словно бы отгоняя от себя механизатора. Тот забрался на трактор и скоро скрылся за поворотом дороги.
Раздражение, вызванное этой встречей, отошло не сразу. Конечно, думал он, парнишка этот сопляк еще, мало что смыслит — не научили ценить даже свой труд. Но разве один он такой? Разве не встают сейчас все острее не агротехнические уже, не строительные, а чисто людские проблемы, которые сплетены подчас такими тугими узелками, что ое-ей…
Два десятка лет назад решал он в Тюльгаше почти не разрешимую задачку хотя бы мизерной материальной заинтересованности людей. То ли теперь! Средняя по совхозу зарплата 175 рублей в месяц, механизаторская — 270. И тем не менее полтораста заявлений подписывает он за год на увольнение. Это на весь-то состав в семь сотен пар рук!