На чехле, натянутом на рефрактор, серебрились паутинки изморози. Руки стыли быстрее прежнего. К ночи температура на дворе поползла вниз, и в башне это не замедлило сказаться.
Растирая руки, Павел Карлович с сожалением посмотрел на рабочий стол, где он разложил фотографии, вспомнил, как празднично светятся эти двойные звезды — белые, синие, красные, решил:
— Звезды подождут…
Он сбросил с рефрактора жесткий, задубевший от холода чехол, достал из трубы большой сверток и расстелил на полу план Москвы. По белому полю расползались линии дорог, дома, кварталы и улицы пестрели пометками, цифрами, условными знаками.
Приходилось торопиться. Хотя работа разведчиков не закончена, однако главные узлы города удалось изучить: проходимость дворов, подступы к воинским частям и полицейским участкам, коммуникации связи, вокзалы. Предстояло нанести это на единый план, сфотографировать и размноженные фотографии припрятать в надежных местах. Ждать конца работ было рискованно: вдруг провал?
Правда, пока дела шли без помех, если не считать внезапного появления Алексея Степановича Ведерникова. Штернберг с трудом узнал его: Ведерников сбрил бороду и усы, привычную косоворотку заменила сорочка с бантом бабочкой, вместо яловых сапог — ботинки.
Алексей Степанович заехал предупредить: он покидает Москву, бутырская боевая дружина арестована. Просил проявить осторожность, хотя выделенные им для нивелир-теодолитных съемок рабочие с дружиной никаких связей не имели.
На сей раз, кажется, все обошлось благополучно. Но Павел Карлович твердо решил сведения разведки свести на единый план: «Пока журавль в небе, синицу — в руки!»
Грубые и толстые рукава тулупа мешали писать. Пальцы плохо повиновались. Бисерно-мелкие печатные буквы не были столь безупречно ровны, как обычно. Штернберг поднес пальцы к губам и задышал на них горячо и часто, пытаясь немного отогреть. Шевельнулась мысль: эх, закончу-ка я сегодня пораньше, уйду домой, в тепло, и просплю часов пять кряду, всласть, беспробудно!
И вдруг на винтовой лестнице, ведущей в башню, послышались шаги.
Сбросив тулуп, с поспешностью свернул он листы плана. Тяжелый сверток скользнул и исчез в трубе рефрактора. Когда раздался нетребовательный стук, Штернберг был уже опять в тулупе. Его обычное самообладание подавило внутреннюю напряженность.
— Кого несет в эту рань? — крикнул Павел Карлович. — Еще черт в кулачки не бил!
Оглянулся — на полу ничего не забыто, на столе — фотографии двойных звезд, странички с записями. Он щелкнул ключом, отворяя дверь.
Перед ним стояла Варя. Она не шевельнулась. Ее глаза как бы спрашивали: «Все в порядке? Можно войти?»
«Да», — прочитала она в его взгляде и шагнула из темноты лестницы на метлахские плитки башни.
Варя замерзла. Она с усилием стянула рукавицы и попыталась подвигать пальцами. Пальцы не гнулись. Он положил их в свою большую ладонь и с суровой осторожностью принялся растирать одеревянело стылые руки.
«А лицо, лицо!»
Белые пятна на лице он заметил не сразу. Длинные тонкие пальцы заходили по щекам кругами, то с меньшим, то с большим нажимом, мягко коснулись носа, задержались на чуть приметной горбинке. Когда Варя была в тюрьме, Кока рассказал историю с качелями и кроличьей косточкой.
— Как вы? — спросил Павел Карлович.
Варя ответила не сразу, к чему-то прислушалась и, попытавшись улыбнуться, слабо шевельнув губами, сказала:
— Обойдется! А что у вас?
Вопрос означал, что подробности поведает позже, а сейчас хочет узнать московские новости.
— Сперва чай! — сказал он.
Чайник и бутерброды принес из дому. Горячий янтарный чай налил в фаянсовую немецкую кружку. Варя пила маленькими глотками, подолгу грея о кружку руки.
«А что у вас?» Он не знал, с чего начать: так много воды утекло. Так много всякого было.
Рассказать об арсенале бомб, созданном Виноградовым? О братьях Бландовых и их сепараторах, конкурирующих со стокгольмскими? Или о книге Вановского «Тактика уличного боя», подписанной в память о ссылке «С. Вычегодский»? Книга тогда вызвала в охранке бурный переполох. Сколько ни рыскали, ни издателей, ни места хранения книги найти не смогли.
Или показать Варе листы с планом Москвы, исхоженной, изученной, заснятой летучими отрядами ВТБ с благословения самого градоначальника?
Напившись чаю, Варя полулежала в высоком кресле Павла Карловича, укутанная овчинным тулупом. Усталость смыкала ее ресницы.