Аристарх Аполлонович Белопольский, давний соратник по экспедиции в Юрьевец, оглядывая из президиума зал, шептал Павлу Карловичу:
— Смотрите, сколько нас! А тогда, на Волге, шумела суеверная толпа, ждавшая конца света, бормотал проклятия Фогель, у которого погибли пластинки, да и у нас души ушли в пятки: облака могли сорвать съемки такого затмения!..
Павла Карловича избрали председателем съезда. Он произнес вступительное слово, отдал дань рыцарям науки, помянул француза Делиля, директора первой русской обсерватории; Ломоносова, открывшего атмосферу на Венере; не забыл и Сергея Васильевича Щербакова, скромного энтузиаста, председателя астрономического кружка в Нижнем Новгороде. Кружковцы не потерялись в ряду громких имен, потому что впервые в отечестве выпустили они «Русский астрономический календарь», двадцать три томика — целую библиотеку!..
Штернберг, как и подобает председателю, был деловит и общителен, и никто, очевидно, не заметил, что порою он рассеянно слушал выступавших, мыслями витал далеко за пределами многолюдного зала.
Коллегам-астрономам было, конечно, невдомек, что их почтенный председатель тремя днями раньше, перед самым открытием съезда, на Финляндском вокзале встречал Ленина.
Была апрельская ночь. Темень вспарывали широкие лезвия прожекторов. Привокзальные улицы, площадь, перрон за всю свою историю, наверное, не знали такого скопления народа. Делегации заводов и фабрик все прибывали и прибывали. Горящие факелы жадно лизали темноту, высвечивая алые полотнища.
Поезд опаздывал. Уже вкрадывалась тревога — почему? Кто-то из Петроградского комитета позвонил в Белоостров — первую станцию на русской территории.
— Проехал, — ответили из Белоострова. — Поезд задерживают встречи с рабочими.
Когда паровоз, торжественно выдыхая клубы пара, медленно протянул вдоль перрона цепочку вагонов, было непонятно, как Ленин выйдет: люди плотно стояли у самого железнодорожного полотна. Но вот они неохотно подались назад. Матросы и солдаты взяли на караул. Военный оркестр, не замеченный раньше, грянул «Марсельезу». Чеканя шаг, придерживая саблю, отделился от почетного караула капитан и застыл перед Ильичем как вкопанный.
Павел Карлович не слышал слов рапорта. Ленин, явно смущенный церемониалом, потянул полусогнутые пальцы к козырьку. Встречающие притихли. Было почти невероятно, что такая масса людей безмолвно затаилась.
— Да здравствует социалистическая революция!
Ильич качнул головой, взмахом руки как бы поставил восклицательный знак и, подхваченный друзьями, слился с людским потоком.
Море голов заколыхалось. Штернберг ничего не видел, кроме серых солдатских папах, черных матросских бушлатов, рабочих курток, женских платков, вздуваемого ветром кумача.
«Он там», — догадался Павел Карлович, глядя туда, куда были повернуты тысячи лиц.
Ленин снова возник уже не на перроне, а на площади, когда его подняли на башню броневика, когда скрестились на нем лучи двух прожекторов. Он щурился от слепящего света, кепка торчала из кармана распахнутого пальто. Живой коридор раздвигался перед броневиком и тут же смыкался. Казалось, что и броневик, и Ленин, и люди, и плакаты, и вся земля едва уловимо плывут к Кронверкскому проспекту, к дворцу Кшесинской…
Да, нынешняя весна оказалась по-настоящему примечательной, но теперь она далеко-далеко, и осень соединила в единый узел самые острые и горячие проблемы.
Здесь, в обсерватории, Штернберг, по существу, стал гостем, ну не совсем гостем, астрономы по-прежнему не обходились без его советов, без его участия, хотя в мае Московский комитет освободил Павла Карловича от штатной работы и поручил ему организацию Красной гвардии. Конечно, «освободить» Штернберга от астрономии было невозможно, однако теперь его появление в обсерватории, как, впрочем, и отъезды, отличалось внезапностью, подолгу он не задерживался.
Сегодня Павел Карлович извлек из трубы рефрактора давнишний план Москвы, приготовленный на случай «В. В.». Все-таки дождался он своего часа! Пришла пора раздать по районам схемы с проходными дворами, с узлами связи, вокзалами, воинскими частями…
На дворе усилился дождь, брызги застучали по стеклу. Пришлось план, вычерченный на ватмане, свернутый в тугую трубку, обернуть в лоскут полинялого брезента, оставшегося от старой палатки, с которой выезжали когда-то на затмения в Юрьевец и Феодосию. Аккуратный Павел Карлович стянул по краям трубку шпагатом, проверил, нет ли зазоров — не попала бы влага! — и без двадцати десять надел кожанку.