— Да, от такой красотки можно сойти с ума, — сказала она Марии. — Бедный Маркус! Я боюсь, что он и теперь не сможет выпутаться из её сетей.
— Ничего, если они по-настоящему любят друг друга, то найдут разумный выход, — ответила ей Мария. — По-моему, было бы гораздо хуже, если бы он женился на Эула— лии, не любя её. Это не принесло бы счастья никому.
Пока они делились впечатлениями, которые произвела на них Жустини, Маркус успел переброситься с гостьей несколькими фразами и не стал приглашать её к себе, справедливо полагая, что доне Мариузе это не понравится. Выяснение отношений в дальнейшем происходило на улице, затем в кафе, а полное примирение наступило уже в борделе, в комнатке Жустини, где она обычно восстанавливала силы после трудовой ночи.
— Я не приходил к тебе только потому, что делал свой диплом и был очень занят. А та девушка, что была со мной в кафе, всего лишь случайная знакомая, подруга Жозе Мануэла и его невесты. Мы с ней обсуждали, как лучше устроить их свадьбу, — врал напропалую Маркус в перерыве между любовными ласками, и Жустини ему верила.
— Мне так хочется увидеть, как тебе будут вручать диплом! — сказала она. — Ты не бойся, я надену скромное платье, и тебе не будет за меня стыдно.
Маркус замялся. Он уже пригласил на эту церемонию Эулалию...
— Диплом еще нужно защитить, — ответил он неопределённо, подвигнув Жустини на очередную уступку:
— Я могу даже не подходить к тебе, только посмотрю, и всё.
Маркусу стало стыдно — за себя, а не за Жустини, и он пригласил её на выпускной бал без всяких оговорок, полагая, что она имеет на это полное право в отличие от Эулалии — случайной знакомой, которая тут вовсе ни при чём.
С той поры он перестал бывать у Эулалии, сославшись на большую занятость в университете. Она приняла эту отговорку за чистую монету, а Соледад заподозрила неладное.
— Он больше к нам не придёт, потому что ты в прошлый раз устроил ему настоящий допрос, — мрачно сказала она мужу.
Маноло обиделся:
— Я всего лишь спросил, кто его родители и, главное, не женат ли он, как тот проходимец Умберту. По-твоему это допрос? Разве я не должен был проявить отцовскую бдительность?
— Ты перестарался. Напугал его.
— Ну, если он такой робкий, то, может, и к лучшему, что всё развалилось в самом начале и Эулалия будет меньше страдать, — рассудил Маноло. — Хотя, конечно, жаль. Парень мне понравился. Симпатичный, образованный. Я даже хотел посоветоваться с ним по нашему делу, ведь он изучает право...
— Ты уже всех замучил разговорами об этом деле! — рассердилась Соледад. — А говорить тут не о чем. Сеньор Эзекиел хоть и платит нам меньше, зато у него мы имеем постоянную работу. А этот Жонатан сбивает тебя с толку. Я не верю ему.
— Вот я и хотел посоветоваться с образованным человеком, стоит ли нам рисковать, — потупился Маноло, недовольный категоричным тоном жены.
Супруги умолкли, не желая продолжать тот бесконечный спор, который они вели уже более месяца и никак не могли прийти к единому мнению. А всё началось из-за этого змея-искусителя Жонатана, который лишил их спокойствия. И откуда он только взялся! Ведь как хорошо они жили, спокойно работая для Эзекиела! Он давал им ткани, Соледад кроила сорочки и брюки, смётывала их на живую нитку, а Маноло, усевшись однажды за швейную машинку, научился вполне прилично строчить. Так у них образовалась семейная артель, дело пошло гораздо быстрее, чем прежде, вдвоём они стали шить больше брюк и сорочек, а стало быть, и заработки их заметно выросли.
Но тут появился Жонатан — подловил Маноло в магазине Эзекиела, спросил, сколько тот получает за готовые брюки, и предложил ему вдвое больше. Маноло не устоял перед соблазном и продал Жонатану брюки, сшитые из ткани Эзекиела. Дома он с гордостью выложил добытые деньги перед Соледад, но вместо ожидаемой похвалы получил от неё нагоняй. За ткань ведь надо было отчитываться, и Соледад справедливо полагала, что «удачная» сделка Маноло может стоить им слишком дорого: они оба могут лишиться работы.