– Ого! – воскликнула Элис. – Вы уверены в том, что у вас проблемы с памятью?
– Провалы есть, – ответил я и взял в руку револьвер.
Странное ощущение.
– В наши дни есть закон, – заметила она. – Если найдут у вас оружие, на которое нет лицензии, прямиком пойдете в тюрьму. Без разговоров. Если только друзья не выручат. При влиятельных друзьях можете делать что угодно. Да вы и сами, наверное, знаете.
«В этом случае я из тюрьмы уже не выйду. Надо будет запомнить».
– У вас есть машина? – спросил я ее.
– У меня мотоцикл. «Кавасаки» 1993 года. На вид развалина.
Она улыбнулась. По-настоящему. Улыбка ее преобразила.
– На самом деле мотоцикл хороший, – добавила Элис. – В прошлое лето на дороге, той, что идет к югу от моста, я делала на нем сто сорок миль в час.
Она призадумалась.
– Вы что-то хотите предложить?
– Пятьдесят в день. Наличными. За переработку – сто.
– А что именно?
– Назовем это персональной помощью. Мне нужен транспорт. И в случае необходимости – небольшой совет.
Она усмехнулась.
– Что смешного?
– Вам нужен совет. Кажется, так обычно говорят алкоголикам? Осознание необходимости – первая ступень на пути к выздоровлению.
– Вы ведь меня совсем не знаете, – грустно сказал я.
В этот момент я и сам себя не знал.
– Вы их не убивали, Бирс, – снова сказала она убежденно.
Она казалась очень уверенной. Это выглядело нелепо.
– Я благодарен вам за доверие.
Помолчав, она произнесла:
– Это не то. Моя мама работала в той мастерской. – Она показала рукой куда-то назад. – С другими нелегалами горбатилась на жулика в Чайнатауне.
– И что?…
– Она вас видела. Каждый день, когда сидела за своей дурацкой швейной машиной и молилась, чтобы ей не отхватило половину руки, как это бывало с другими. Вы удивляетесь, почему я делаю то, что делаю?
Я покачал головой.
– Вы не сказали, чем занимаетесь.
– Не притворяйтесь. Она видела, как вы возвращаетесь домой на большом блестящем мотоцикле. Она думала, что вы смельчак, раз работаете в таком районе. И еще…
Она шагнула вперед и посмотрела мне в глаза.
– Она вас видела с ними. С вашей женой. Красивой маленькой женщиной. Моя бабушка, Лао Лао, рассказывала мне об этом много раз. Мама видела и вас, и вашу жену, и вашего мальчика, и она думала… Когда-нибудь и у меня так будет. Я добьюсь этого для себя. У меня будет такая семья. Такой дом. И все это будет моим.
– О! – сказал я.
Причина была где-то здесь.
– Почему ваша бабушка так часто обо мне говорила?
– Она меня воспитала. Она хорошая женщина, даже если и думает, что я недочеловек, потому что моя мама связалась с белым парнем, который сел на поезд, как только увидел, что тестовая полоска окрасилась.
– Ну ладно, Элис. Назовите вашу фамилию.
– Лун. Не просите ваших друзей из полиции наводить обо мне справки. Я у них не числюсь. Ничего интересного обо мне не найдете.
– Хорошо. Кстати, в полиции у меня друзей нет.
Я протянул ей руку для рукопожатия. Она взяла ее и рассмеялась.
– Можно вас попросить за эти деньги сделать еще и небольшую уборку? – спросил я.
– За эти деньги я сделаю, что…
– Нет.
Я не хотел, чтобы она говорила это. Даже в шутку.
– Уберите мел, хорошо? Отовсюду. Чтобы нигде не было полицейской разметки. Это дом, а не площадка для телешоу.
Мириам никогда не жила прошлым. Она считала это грехом. Тогда мне казалось это сумасбродством. Человека делает опыт, иногда, правда, ломает. Только теперь я ее понимаю.
– Никаких голубых линий, – настойчиво сказал я.
Мои веки были тяжелыми, как свинец. Голова болела. Я мечтал о спокойной ночи на большой мягкой софе на нижнем этаже.
– Никакой пыли. Никакой паутины. Сегодня я восстал из мертвых, Элис.
– Что? – спросила она, изумленно раскрыв зеленые глаза.
– Это – личная шутка. Когда-нибудь я ее объясню. Куда вы?
Я видел, как она бросилась в кухню, и подумал, что это могла быть Мириам. Увы! Это была отчаявшаяся молодая женщина, которую Стэплтон принудил делать то, что, возможно, ее не слишком интересовало.
Зачем? Этого я никак не мог понять.
Она остановилась и оглянулась на меня через плечо. Мириам никогда этого не делала. Она всегда поворачивалась к человеку лицом. Эти женщины были разными. Да и нет на планете двух одинаковых людей.
– Вам понадобится подушка, Бирс. Даже на такой софе, как эта.
Лицо ее выразило неуверенность.
– Вы не станете возражать, если я буду спать наверху? – спросила она. – В большой комнате? Если вам это неприятно…
– Нет, не возражаю.
– Привидений я не боюсь, – сказала она и исчезла из виду, оставив меня возле цветущей яблони.
В ярком свете прожекторов звенели в танце комары.
Когда вошел в дом, подушка лежала на софе. Я так устал, что ничто в мире не могло бы заставить меня бодрствовать.
Я ошибся.
Проворочавшись около часа, поднялся по знакомым скрипучим ступенькам. Что-то случилось. Обошел этаж, прежде чем войти в спальню. Меловые метки исчезли вместе с полицейской лентой. Элис Лун поработала, прежде чем пойти спать. По правде говоря, этого я не ожидал. Стало быть, она еще не успела снять свои джинсы и футболку. Я вошел в нашу старую комнату.
Она стояла возле моей старой двуспальной кровати, оглядываясь на меня и держась руками за пояс. Она была озадачена.
– Это могло подождать до завтрашнего дня, – сказал я. – Но все равно – спасибо.
– Я должна была раньше это сделать. Не сообразила.
– Нет, что ты…
– Я хотела, чтобы вы проснулись завтра для нового дня, – прервала она меня.
– Спасибо. Почему тебя воспитывала бабушка? – спросил я.
– Запоздалый вопрос.
– У меня тогда другое было на уме. Так почему?
Элис Лун уселась на кровать и посмотрела на меня. В этот момент она была похожа на подростка.
– Должна ли я рассказать это сейчас, Бирс?
– Да.
– Почему?
– Потому что ты в моем доме, и это важно.
Должно быть, в моем голосе появились интонации полицейского, и это ей не понравилось.
– Пожалуйста, – прибавил я.
Она сложила руки. Они были тонкими, но и сильными.
– В тот день, когда кто-то убил твою семью, убили и мою маму. Бабушки тогда не было дома, она работала. Мама тогда отпросилась с работы, потому что я то ли простудилась, то ли голова у меня болела…
– Прошу прощения, – сказал я. – И?
– Кто-то забил ее до смерти кувалдой. Так же, как здесь. Она, похоже, знала, что это произойдет. Мне было три года. Она затолкала меня в шкаф и приказала молчать, даже не дышать, пока она не скажет, что все нормально.
Элис сделала глубокий вдох.
– Я прислушивалась, а потом крепко зажала уши руками. Просидела в шкафу три часа. Так сказала бабушка. Я не кричала, пока она не пришла и не нашла меня. Я мало что помню, а то, что помню… не знаю, было это на самом деле или нет.
– Мне очень жаль.
Элис поднялась и встала передо мной. Она и в самом деле была миниатюрной и юной, младше своих двадцати шести лет.
– Ты уволена, – сказал я.
– Что?
– Ты слышала. Я нанял тебя для уборки дома и для того, чтобы ты одолжила мне мотоцикл. Я не хочу, чтобы кто-то совал нос в мои дела, думая, что личные причины дают ему на это право.
– Бирс!
– Ты можешь переночевать. Утром я хочу, чтобы ты ушла.
– Послушай…
Она покачала головой, подыскивая слова. На ее глаза избежали гневные слезы.
– Ты самодовольный динозавр. Тебя не было в нашем мире более двадцати лет. Ты понятия о нем не имеешь. Ты чужой.