Выбрать главу

Но пока всё просто и легко, и все, весело хохоча, поют:

Бежит по полю санитарка, звать Тамарка, «Давай тебя перевяжу-жу-жу! И в санитарную машину-шину-шину С собою рядом положу — попкой кверху!»

Кончается зима; минует прозрачный март, с капелью, которая падает с сосулек, с ручейками на тротуарах, брызгами воды из-под колес летящих машин и ощущением чего-то нового, заманчивого, непременно идущего навстречу; потом апрель, с морозными утрами, ярким солнцем днем и сырым вечерним холодом, забирающимся под рукава Таниного легкого весеннего только что купленного плащика.

— Куда ты в таком?! — ужасается мама. — Не по сезону — снег еще лежит! Простудишься!

Но Тане хочется появиться перед Костей только в этом плащике, подбитом ветром, как говорит мама; старое пальто Таня надевать отказывается напрочь — у Женьки к весне новое, клетчатое, с капюшоном, а у нее все то же, что и три года назад. И Таня героически гуляет с Костей по всей Москве, ни разу не показав, что промерзла и внутри у нее дрожит каждая жилочка, а руки давно заледенели.

Потом минует май; наступает июнь, и скоро снова сессия, экзамены…

— Мои родители спрашивают, почему я никогда не приглашаю тебя к нам, — говорит один раз Костя. — Придешь?

— Ну, если они приглашают…

— Да, приглашают.

Тане давно хочется задать много вопросов о Костиной семье, но она не решается И вообще — может, у него есть девушка, а с ней он просто как с давней знакомой?.. Боже мой, какая глупость приходит ей в голову! Ведь они целуются, и Костя говорит ей те самые слова, которые ей так хочется слышать, и нежно гладит по щеке, и перебирает в руках ее волосы, и вообще…

— Только я должен тебя предупредить… — нерешительно начинает Костя. Он медлит, прежде чем продолжить, и наконец произносит: — Ты теперь ничего не узнаешь в нашем доме — у нас все изменилось.

— Почему?

— Бабушку ты помнишь, конечно?

— Да, кексом нас угощала.

— Теперь она уже не печет, старенькая совсем, делать ничего не может.

— А домработница? У вас же была домработница Нина.

— Домработницы больше нет. Нина нашла работу. До нее у нас была еще тетя Нюра, которая когда-то мыла лестницу в подъезде и приходила помогать бабушке. Хотели опять пригласить ее, но она уехала в деревню насовсем. Мать с отцом постоянно в ссоре.

— В ссоре — это как?

— Это серьезно. Они практически не разговаривают.

— Но потом мирятся?

— Нет. И даже в гости к своим знакомым едут отдельно. Или выясняют, кто из них будет, и другой тут же отказывается. В общем, обстановка тяжелая. Да еще брат подлил масла в огонь своей женитьбой…

При слове «брат» у Тани непроизвольно поднимается со дна давнее, неприятное, но она пересиливает себя и почти равнодушно произносит:

— Твой брат женился?

— Уже развелся.

— Так быстро?

— Почти сразу.

— Почему? Не «ужились»?

— Да нет, не то. Его жена Вероника — мы ее звали Ника — казалась просто идеальной. Родители радовались, бабушка ее обожала, всем рассказывала, какая у Севы замечательная жена. Это было как песня — каждый день часами говорила по телефону о ней. Они из семьи Демидовых.

— Фабрикантов?

— Да. Ее фамилия была тоже Демидова. Очень интеллигентная, тонкая, начитанная, любила поэзию. Марину Цветаеву читала, когда приходила! — Это звучит у Кости как самая высшая похвала. — С ней было интересно. Отец любил обсуждать с ней Достоевского, Толстого. Она не могла не нравиться.

— И что же случилось?

— Через полгода она объявила Севе, что вышла за него только для того, чтобы получить свободное распределение после института и остаться в Москве. Представляешь нашего Севу в такой ситуации?

— Представляю. Он ведь привык всегда быть в центре внимания. А тут такая пощечина.

— Именно пощечина. Он ходил как потерянный. Оказалось, что у нее кто-то был раньше, но у него не было московской прописки. И как только она получила распределение в Москве, тут же развелась с Севой и ушла нему.

— Вот тебе и Демидовы. А где теперь Сева?

— Вернулся домой. На него это ужасно повлияло. Помнишь, у него был друг Илья?

— Еще бы! Странный, до потолка меня подбрасывал, когда танцевали.

— Да, было когда-то… Он попал в психушку.

— А! Тогда все ясно.

— Ну, в общем, брат остался совсем один. Короче, был нервный срыв. И, по-моему, до сих пор продолжается — к нему не подступиться. Чуть что — сразу крик, по любому поводу. Поссорился с отцом, и они теперь почти не разговаривают. Ну и родители тоже на срыве. Кому теперь верить после случившегося? Особенно мать — она считает себя виноватой во всем, потому что познакомила брата с Вероникой. А бабушка, конечно, не забывает напомнить ей об этом… Поэтому у нас слишком все сложно теперь… Я тебе это говорю, чтобы ты ничему не удивлялась, когда придешь.