Да, в таком контексте нелегко становиться невесткой.
Но день свадьбы уже назначен, и Таня считает дни, когда наденет белое платье и фату…
5
Маргарита Петровна испекла кекс: вечером к ним придут Костя и Таня, и она ждет их уже с самого утра.
Костя переехал к Таниным родителям после свадьбы и теперь приходит в бывший дом как в гости. И ему даже нравится это — он теперь чувствует ответственность за Таню. Он сразу стал полностью взрослым. А собственных родителей теперь можно просто снисходительно время от времени навещать. Костя чувствует, что каждый его приход теперь — праздник для всех.
Кекс дожидается на столе, посыпанный сверху сахарной пудрой и прикрытый легкой салфеткой. И мясо Маргарита Петровна приготовила особенное, с подливой из чернослива.
Таня для нее — это часть ее красавчика, Кости.
— Если бы ты ее видела! — рассказывает она по телефону кузине Соне. — Понимаешь, очаровательная!
— Ты и раньше так говорила — про Веронику, не забывай.
— Это совсем другое дело, Соня. Они еще оба учатся, такие оба дети еще.
— Какие дети?! Им уже по двадцать два года!
— Конечно, дети. Вместе они так красиво смотрятся! Если бы ты только видела!
Но кузина Соня видеть не может — она уже еле передвигается по квартире, и разговоры с кузиной Марго — единственная для нее отрада.
— Понимаешь, Танечка, у меня родственников было так много, — рассказывает Маргарита Петровна Тане. — У нас была большая еврейская семья. А теперь остались только моя московская кузина Соня, которую ты никогда не видела, и я. Из всех моих братьев и сестер никого уже нет в живых. А сколько лет мне самой, я уже забыла. У моих родителей было семь человек детей. Папа был купец Второй гильдии в Новгород-Северском. В Петербурге им жить не разрешалось — разрешение получали только купцы Первой гильдии, или адвокаты, или люди с университетским образованием, или ювелиры, а остальные должны были жить в черте оседлости. Отец торговал пенькой, у нас было два доходных дома в самом центре города и ресторан. И я и сестры учились в гимназии. Братья тоже учились. Всем всего хватало, отец опекал еще и детей своего умершего брата, которые жили вместе с нами. Соня — единственная, кто от них остался теперь.
Ну а погромы, конечно, были. В каких-то областях бывали сильные погромы. Но мы всегда все знали заранее: приходил частный пристав и говорил, что завтра будет погром. Мы прятали ценные вещи и сами уходили прятаться, а когда погром заканчивался, возвращались.
Таня сидит на диване и слушает историю, которую ей рассказывает бабушка.
Кое-что она уже знает, конечно, потому что Маргарита Петровна любит рассказывать семейную историю, но каждый раз в ней появляются новые детали.
— Я была очень самостоятельная! Я считала, что женщина равноправна с мужчиной. В то время этим многие увлекались. И когда мне исполнилось восемнадцать лет, я сбежала из дому с молодым человеком.
— Разве это было возможно тогда в еврейских семьях? Я читала, что соблюдались патриархальные законы.
— Не могу сказать, что у нас была патриархальная семья. Вот у Майи Михайловны — да, была настоящая патриархальная семья. Говорили между собой только на идише. Ее мать никогда не садилась за стол вместе с отцом: он ест, а она стоит рядом и подает ему. Отец надевал талес — некоторые говорят «талит», — молился, посещал синагогу. Он стал потом каким-то деятелем в московской синагоге, вокруг него всегда собирались религиозные евреи. А когда он умер, пришло столько людей, что заполнили весь двор. И даже после его смерти к нам в дом еще долгое время приходили евреи.
— Зачем?
— Бедных было много. Звонок в дверь, я открываю, а там стоит человек, ничего не говорит, просто стоит. Значит, нужно накормить.
— И что же вы делали?
— Как что? Кормила, конечно; сажала за стол и кормила хотя бы хлебом и чаем. Он крошки со стола соберет — и в рот. Голодных много было в то время. А при жизни отца Майи Михайловны сколько их приходило!
— Майя Михайловна никогда не рассказывает, какие у нее были родители…
— Для нее вообще ничего значения не имело никогда. У нее на первом месте была учеба, потом карьера, — бабушка хихикает, — театры, развлечения, подруги. Она не знает, как готовить еврейскую еду, и вообще готовить не умеет. Мои родители, конечно, праздники отмечали, отец соблюдал обряды, но для него это не было главное. А вот уже мои братья Талмуд, например, не изучали и полностью порвали с религиозными традициями. Они участвовали в революции. Отец этого не одобрял, но кто из них его слушался? А я работала медсестрой во время гражданской войны.