Придя домой, Гуммат подозвал старшую девочку.
— Ну-ка, доченька, почитай… Только не громко, чтоб одному мне слышно. Садись ближе.
— "Председателю колхоза "Новая жизнь" товарищу Мурадову Курбану-ага от начальника противопожарной команды того же колхоза товарища Непесова Гуммата. Заявление…"
— Так. Дальше читай!
— "Настоящим заявляю, что поскольку я, Непесов Гуммат, не меньше начальник, чем вы…"
— Постой, постой! Так и написано?!
— Вот! Смотри!
— Так, понятно. Дальше давай!
— "…и поскольку я являюсь сыном Непеса, о чем вы слишком часто забываете…"
— Это место еще разок!
— "…и поскольку я являюсь сыном Непеса, о чем вы слишком часто забываете, я требую немедленного предоставления мне досок для нового дома. Свой дом без досок небось не оставили бы, а обо мне никакой заботы. Если так будет продолжаться, я вам больше не помощник…"
— Надо же! Вот негодяй!
— Ты кого ругаешь, папа?
— Ладно, читай! Только ни одному слову не верь, тут все клевета!
— "…Я требую, чтоб мне сегодня же были доставлены доски! Заявление написал Непесов Гуммат".
— Ясно… Спасибо, доченька, только никому ни слова, даже матери. Это все один мерзавец придумал. Ну, ничего. Иди, милая, иди!
Гуммат направился прямо к Хоммаку. Сейчас обеденный перерыв, должен быть дома. Спрашивать, здесь ли он, Гуммат, понятно, не станет, всем известно, что в полдень Хоммак ложится спать, а мать сторожит — никого в дом не пускает.
Старуха и правда лежала на кошме перед дверью. Завидев Гуммата, по-хозяйски ступившего на веранду, Сердито уставилась на него.
— Здравствуйте, тетя Зибагозель!
— Хоммак спит, не вовремя пришел!
— Ничего, спящего разбудить можно!
Гуммат решительно шагнул к двери, чуть не наступив на старуху. Та вскочила, затряслась от злости: щуплые, в синих жилках руки, тощие плечи, голова на тонкой сероватой шее — все так и ходило ходуном.
— Не смей, негодник! Стой! Стой, говорят!
Не отвечая ей, Гуммат открыл дверь и сразу же направился в спальню. Хоммак сначала опешил, потом стал молча натягивать халат на свое белое, какое-то не мужское тело, а жена его метнулась к сундуку, пытаясь заслонить собой отрезы. Ясно — добро разбирали. Гуммату стало не по себе, но оч и виду не подал.
— Собирайся! Председатель вызывает!
— Что еще за срочность?!
— Не знаю. Идем!
— Подожди малость на веранде.
— Некогда мне тебя ждать! Быстрей!
Хоммак исподлобья глянул на Гуммата, но ничего не сказал и, сбросив халат, стал одеваться. Жена накрыла халатом отрезы и вышла.
— Предупреждать надо, когда заходишь, — проворчал кладовщик, натягивая сапоги. — Мало ли кто чем в спальне занимается!..
— Вон оно — твое занятие! — Гуммат кивнул на прикрытые халатом отрезы.
Хоммак промолчал. Потом спросил:
— Председатель насчет досок вызывает?
— Не знаю. Быстрей давай.
— Не торопи. Терпеть не могу, когда торопят!
— Не все тебе делать то, что любишь!
— Ты о чем?
— Ни о чем. Платок возьми. Пот обтирать будешь.
Они шли в правление по пустой, словно выжженной зноем улице. За всю дорогу оба не сказали ни слова.
Председатель лежал на кошме, положив голову на подушку, решил, видно, вздремнуть. Увидев Гуммата и кладовщика, он приподнялся на локте.
— Заходите…
— Курбан-ага! Вы, конечно, извините, отдых ваш нарушаю, — не мог я не привести к вам этого подлеца! — Как ни старался Гуммат взять себя в руки, голос у него дрожал, ноги подкашивались. — Ведь это он мне заявление писал!
Курбан-ага с интересом взглянул на Хоммака.
— Ты писал?
— Курбан-ага! Вы что, почерк мой не знаете?! Слава богу, пять лет…
— Он левой писал! — выкрикнул Гуммат. — Бандит!..
— Тише, тише!..
— Да ведь он оклеветал меня! Я как пришел домой, дал дочке прочитать, у меня даже голова кругом! Да разве я когда мог?! Хвастаться, что я сын Непеса?! А он, мерзавец, оклеветал и сидит себе спокойненько с женой добро ворованное пересчитывает!
— Гуммат!
— Не могу я молчать, Курбан-ага! Душа горит!..
— Душа горит! — усмехнулся Хоммак. — Другой на твоем месте давно бы уж со стыда сгорел! Начальник, а пишешь как курица лапой!
— Это — да! Это — виновен! Мой грех — малограмотный! Зато ты ученый! Я с фашистом бился, когда ты заявления обучался писать! Я от мобилизации не прятался! Война началась, ты в степь подался — овец пасти?! Чего ж теперь не едешь в пески? Пастухи там ох как нужны!