У Нартач от удивления отвисла челюсть. Час от часу не легче! Вчера эта дура выламывалась, теперь парень фокусничать начал! Она неопределенно помотала головой и вздохнула, набрав побольше воздуха.
— Ты как ребенок, ей-богу! Простых вещей не понимаешь. — Нартач старалась говорить спокойно, терпеливо. — Неужто не знаешь: пока по всем правилам не явитесь за невестой на машине, не могу я отпустить ее с тобой! Не вчера родился, понимать должен!
— Да я и не собираюсь совсем увозить ее! Я ее на концерт хочу свозить. Вот! — Перман вытащил из кармана билеты.
— Это что еще за такой за концерт?
— Обыкновенный. Смотр художественной самодеятельности.
Нартач поглядела на голубенькие бумажки, зажатые в сильной руке. Хотела засмеяться, но смеха не получилось. Какой-то глухой звук вырвался у нее из груди, будто по спине ударили.
— А не подумал, что люди скажут? За девку калым уплачен, а она по городу шляется?!
— Так она же со мной шляться будет!
— Знаешь что, парень. Я не против, встречайтесь. Ты жених, она за тебя просватана, да и время не прежнее… Приходи, сиди, телевизор смотрите. Концерт твой и по телевизору смотреть можно…
— Значит, не хотите отпустить ее со мной?
— Да что ж это ты так наседаешь! Пожалей ты меня! Ведь я за девушку перед матерью покойной в ответе! Потерпи, пускай бумажки эти у тебя полежат. Заберешь девушку честь по чести, вези потом куда хочешь! Хоть в Москву поезжайте!
— Вот что, тетушка. Раз не хотите сделать по-моему, все у нас кончено. Ясно?
Перман пошел к двери.
— Погоди, парень! Чего горячишься? Ей-то сказал?
— Сказал.
— Ну и что? Небось хоть сейчас?
— Она ничего не сказала. Спросите, я подожду.
— Настырный какой на мою голову! Тогда здесь жди, в коридоре. На улице-то хоть не торчи, совсем у вас, у нынешних, стыда нет!
Толстуха метнулась в комнату, как кошка, опалившая хвост. Ничего, перебесится! Зато настоял на своем.
Немного погодя Нартач появилась, тяжело переводя дух, словно там, за дверью, не разговор шел, а сражение.
— Выйдет, как стемнеет, — пробормотала толстуха, не глядя на Пермана. — Жди возле сада. На чем повезешь-то?
— Транспорт найдется.
— Это что ж, на мотоциклетке думаешь? — Голос у Нартач снова стал громкий. — Посадишь, словно черта, за спину, и давай?!
— Не волнуйтесь, на машине поедем.
— Ну гляди! Ославишь сироту, бог накажет! И чтоб там в городе рядом не ходить, чтобы ты впереди, она сзади! Пусть городские бесстыдницы с мужчинами нога в ногу ходят, совестливой это ни к чему. И сидите где-нибудь в сторонке, нечего людям глаза мозолить! Не привезешь вовремя, такой скандал закачу!
Перман не стал слушать ее угрозы, прошел на веранду и прикрыл за собою дверь.
Нартач метала громы и молнии. Эта бесстыдница, эта нахалка, ни минуточки не раздумывая, сразу же согласилась ехать с парнем! Будто только того и ждала! Так вот чего Арзи с утра прибегала! Что за девки пошли — не стыда ни совести! В колхоз приедут артисты, все тут Как тут, мужикам и местечка нет! Другой раз даже стоят! Да, да, девки сидят, а мужчины стоят!
Черт ее угораздил калым принять — теперь пляши под их дудку! А с другой стороны, как откажешься — не каждый день такое предлагают. Ладно, авось обойдется, только бы калым не возвращать. Это уж хуже нет, это смерть! После такого ни один в дверь не постучится. За вдовца и то не спихнешь! О господи, скорее бы уж свалить эту ношу!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Хоть Нартач и грозилась, что девушка не выйдет, до полной темноты, Джаннет выскользнула за калитку, едва начало смеркаться, и сразу направилась к одиноко стоявшему "Запорожцу". Перман издали наблюдал за девушкой, не замечая, что любуется ею, ее статью, осанкой, ее плавной, легкой походкой.
И не хотелось думать ни о калыме, ни обо всех этих трудных, никому не нужных объяснениях; идет девушка, красивая девушка, идет к нему. Для него надела она это яркое, праздничное платье! Молодец Гулмурад! Самому ему никогда бы не пришло в голову пригласить ее в город. Гулмурад — настоящий друг, свои билеты отдал, неделю назад специально в город ездил.
Перман обернулся, взглянул на приятеля, тот подмигнул ему.
— Ну, что я говорил? Все будет в ажуре. Какая девушка, а? Даже завидно!
Он покачал головой, поцокал и широко распахнул заднюю дверцу.
— Здравствуй, Джаннет! — сказал он девушке и поглядел на нее в зеркальце.
По его тону, по веселой, озорной ухмылке Джаннет поняла, что в затее с концертом Гулмурад играет не последнюю роль. Обычно ей было легко с этим веселым, общительным парнем, она не робея отвечала на его шутки и прибаутки, но сейчас почему-то промолчала, опустила глаза.