В селе многие считали Гулмурада легкомысленным. Деревенские красавицы побаивались его. И не без основания — вручить любовное послание для него было проще, чем снять седло с ишака. Правда, после того, как, женившись на Арзи, Гулмурад угомонился, ни одна из его "жертв" не порвала врученного ей объяснения. Девушки стали собираться и читать друг другу письма Гулмурада. Среди всей его обильной любовной корреспонденции не встречалось двух одинаковых писем, учитывая характер девушки, ее привычки, склонности, он для каждой находил свои слова. "Писателем бы ему быть!.." — вздыхали подружки.
Джаннет он ни разу не передавал письма. Подруги дивились, а она даже обижалась. Теперь-то ясно, почему он ей не писал. Завтра узнают об их поездке, смеяться будут.
Пускай смеются! Пусть болтают что хотят. Зато она едет в город с незнакомым парнем, и ей нисколечко не стыдно. Потому что с ними Гулмурад!
Даже мысль о том, что Гулмурад, возможно, знает про Гарры, не портила ей настроение. Знает так знает! Не было же ничего между ними.
А Перман сегодня какой! Застенчивый, молчаливый, совсем другой человек. Интересно, какой же настоящий Перман: тот или этот? Но нравился Джаннет только этот, сегодняшний, что сидел впереди нее рядом с Гулмурадом.
Пассажиры помалкивали, и, пытаясь развеселить их, Гулмурад принялся рассказывать про Тощего Мамеда — с Мамедом всегда случались всякие забавные истории.
Рассказал и весело захохотал, но пассажиры лишь сдержанно улыбнулись. Не по себе голубчикам! Ну как желаете, можно и помолчать. Гулмурад склонился к рулю, негромко запел…
Машина остановилась у ворот парка. Джаннет вылезла и чуть не нырнула обратно: сколько народу кругом, а она с парнем! На минуту девушке показалось, что вся эта толпа собралась, чтоб поглядеть на нее, — в городе не часто увидишь девушку, проданную за калым. Она шла сгорбившись, не поднимая головы, не видя ничего, кроме асфальта и ног шагающего впереди Пермана.
И вдруг ноги эти исчезли. Джаннет в ужасе метнулась в сторону, но тут же ощутила легкое прикосновение к своей руке.
— Куда ты? Нам сюда, направо.
Девушка несмело огляделась. Они стояли у высокого забора, которым огорожен был летний театр. Из-за забора слышались отрывистые звуки бубна. На площадке перед театром неторопливо прогуливались люди. И никто на нее не смотрел.
— Что с тобой, Джаннет? Потная вся, даже под главами капли?
— Так… А где Гулмурад?
— Он уже там, ждет нас. Пойдем!
— Постой… — Девушка присела на пустую скамейку, перевела дух. — Не надо мне было приезжать…
— Почему? Послушаем песни…
— Песни! Где ты раньше был с этими песнями? Мне теперь положено дома сидеть!
— Да так получилось… Гулмурад билеты дал… "Идите!" — говорит.
— Гулмурад? А если б его не было?
— Если б Гулмурада не было, мы с тобой, может, вообще не встретились бы. Он мне тебя показал на свадьбе. Помнишь, ты с подругами под урюковым деревом сидела: платье зеленое, панбархатное, а брошь красная. Я как увидел тебя… Джаннет! Ты что? Плачешь? Ну что ты, Джаннет?.. — Он присел рядом с ней на скамейку, виновато опустил голову.
Девушка прерывисто вздохнула.
— Сейчас-то у тебя складно выходит. А раньше что думал? Небось одно твердил: "На дешевую девушку спроса нет". Говорил? Ну чего молчишь?
— Не знаю, как тебе объяснить, Джаннет. Я ведь ни оправдываться перед тобой, ни уговаривать не хотел. Просто поговорить, чтоб никто не мешал…
Джаннет молчала, отсутствующим взглядом следя за расположившейся неподалеку компанией.
— Сон я вчера видела, — негромко сказала она. Сон ее Пермана не интересовал, не верил он ни в какие сны, но все равно обрадовался: рассказать хочет, значит, доверяет немножко. — Будто на руке у меня кольцо… Красивый-красивый камень! Сияет — прямо глазам больно! И так оно мне нравится, так я рада, что у меня такое кольцо — ног под собой не чую! — Голос Джаннет звучал грустно… — Выхожу на улицу, смотрю: кольцо на руке, а камешка нет — пустое место! Я как закричу!.. — Она еле удержалась, чтобы не всхлипнуть. — Вдруг вижу: катится мой камешек по такыру. Я — за ним. Бегу, бегу, а догнать не могу… С тем и проснулась. — Слезы блеснули у нее на глазах, отражая свет фонаря. — Этот камешек — мое счастье. Никогда, видно, мне его не догнать… Не добыть…
Крупная слеза сорвалась с ресницы и упала на землю.
— Добудешь, Джаннет! Добудешь ты свое счастье! — воскликнул Перман и вдруг умолк, чувствуя, что не вправе говорить это. Девушка тоже молчала. Из-за дощатого забора доносились переборы саза.