Аманлы лёг ничком, уронил голову на подушку. Вошла жена.
— Когда это я говорила, что мне тяжело? Когда я у тебя помощи просила? А? Говори! — Слова ее камнями били Аманлы по голове. — Говори, когда я жаловалась! Когда требовала, чтоб с работы ушел?
— Отстань, ради бога, и без тебя тошно…
— Не отстану, и не надейся! Ты зачем меня перед людьми позоришь? Хорошо, Гурт-ага не поверил, а другие?.. Помогать мне надумал! Такой поможет!.. Ты же дома палец о палец не ударишь! Хоть слово я тебе когда сказала? Ты два года каждый день в город мотался, много я от тебя помощи видела? Каждую копеечку по счету выдавал, попрекнула я тебя хоть раз? Или, может, ужин не был готов — некогда, мол, варить? Отвечай, чего воды в рот набрал?
— Я тебя слушаю.
— Меня слушаешь? Ну тогда еще слушай! Молчала, молчала, теперь выскажу! Помогать мне надумал! Да я для тебя ничто! Ни я, ни дети тебе не нужны. Тебе одно давай — деньги! Деньги, деньги, деньги!..
— А дом? — закричал Аманлы. — Дом для кого я строил?!
— Не нужен мне этот дом! Мне счастье нужно, семья. Разве ты муж мне? Таишься, деньги куда-то прячешь, не поговоришь никогда толком, не посоветуешься… Из бригадиров ушел и то ничего не объяснил, будто я дура безмозглая. Ладно, стерплю, добрые люди все равно расскажут!..
— Ушел, потому что мотаться надоело. Жить хочу по-человечески.
— А чего ж на меня сваливаешь? Врешь, Аманлы! Ты никогда не говорил, что устал, что уйти думаешь. Не верю я тебе ни на грош! И никто не верит. Потому и наведался Гурт-ага. Ну, скажи честно, почему ушел из бригадиров? Молчишь? Ну и молчи! Нужен ты мне со своими тайнами!
Она вышла, громко хлопнув дверью.
— Постой, Эне!
Ушла. А ведь он уже решил рассказать ей. Может, посоветует что, посочувствует… Посочувствует такая, держи карман шире, вон она как дверь швыряет!.. Что ж делать-то, а? Гурт узнал, значит, и другие знать будут. Сколько веревочке ни виться, а кончику быть. А вдруг Гурт ходит сейчас по деревне и про него болтает?!
Аманлы как током ударило. Он даже вспотел весь. Ну что ж делать-то, а? Надо кому-то признаться, рассказать, иначе не выдержит он, жила лопнет!.. А может, и поправить дело не поздно? Люди-то еще не знают. Надо рассказать, объяснить все как было. Вот только кому? Кому?
Аманлы скрипнул зубами и ничком упал на подушку.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Снег шел уже давно. Аманлы шагал по улице, оставляя на чистом белом снегу глубокие темные следы. Северный ветер утих, небо было белесоватое, светлое, воздух душистый и мягкий. И тишина. Такая тишина, что, казалось, слышно, как падают на землю снежинки. И всё кругом — дома, деревья, заборы — притихло, замерло, впитывая в себя эту легкую белую тишину. Где-то взревел ишак, но ни один ему не ответил, и он сразу угомонился.
Аманлы брел по безлюдной, выбеленной снегом улице, и плохо было ему в этой чистой, прозрачной тишине. Никого… Сидят себе возле теплых печек и косточки ему перемывают. А может, и в окошко поглядывают, посмеиваются вслед. Из дому-то не выходят, тишину боятся спугнуть: уйдет тишина, и снег кончится, а его так давно ждали…
Из-за угла выскочили две собачонки, потрусили куда-то по своим делам. Этим вот не жаль топтать снег, и тишину не боятся нарушить, видно, им тоже не до нежностей…
Почему-то вспомнилось ему вдруг, как однажды в такой же вот снегопад возвращался он поздно вечером из города. Сначала все было ладно, а потом снег сменился дождем, как раз шоссе кончилось, дорога пошла через солончак. Аманлы уже не ехал, тащил велосипед на себе, с трудом выволакивая сапоги из грязи. Он проклинал все на свете: и велосипед, и снег, и тишину, и себя за то, что связался с этой проклятой стройкой…
Слава богу, ушел он со стройки. Не бога, Машата благодарить надо. Он и благодарил, еще как благодарил. Он тогда и не подозревал, что в своей игре Машат отвел ему роль пешки.
Аманлы приоткрыл дверь председательского кабинета, заглянул и чуть не метнулся обратно. Назар был один. Он сидел над бумагами, придвинув к себе настольную лампу. Лампа освещала лишь верхнюю часть его лица, но Аманлы показалось, что Назар хмурится. А главное — дым. Назар никогда столько не курил, и клубы дыма над его письменным столом были Аманлы дурным знаком. Но он все-таки вошел. Осторожно прикрыл за собой дверь и остановился в нерешительности. Увлеченный работой, Назар ничего не слышал. Может, повернуть, пока не поздно?