— Конечно, понимаю.
— Перед Байрамом стыдно, сил нет. Все думаю, вдруг догадается! Уедет и дом наш забудет… Он вообще обидчивый? Скажи, ты ведь его лучше знаешь.
— Он очень отходчив, Сона. Сердце у него мягкое. А потом он так любит Назара!
— Ну, дай бог! Назар тоже говорит, любит. Вот ему и не хочется, чтоб брат из-за него краснел. Если, говорит, что и случится, пускай потом узнает. А может, и обойдется…
— Конечно, обойдется. У Назара такой авторитет! Зря ты переживаешь.
— Хоть бы по-твоему вышло… Я тебе так верю, Сельби. Потому и позвала посоветоваться. Я вообще люблю, когда ты у нас. Весной обязательно приезжайте. Втроем. Подгадайте, чтоб на каникулы, очень уж на Джаннет поглядеть хочется.
— Постараемся…
— Нет, Сельби, обещай. Я очень прошу.
— Хорошо, приедем. Обязательно приедем.
— Ой, забыла! Я ведь тебе платье расшила. Весь воротник…
Дальше разговор пошел сугубо женский.
Приезд жены удивил Байрама, однако он ни о чем не стал ее расспрашивать, даже и виду не подал, что удивлен. В комнате никого не было, и Байрам близко подошел к жене, думая, что она захочет обнять его, как делала это дома, здороваясь. Но Сельби не шевельнулась, лишь легкая улыбка скользнула по ее губам. Байрам тихонько коснулся губами теплого лба жены.
— Вот так, и я следом за тобой прикатила.
— Хорошо сделала, — сказал Байрам, пытаясь понять, зачем все-таки она здесь. Не проведать же его приехала? — Как Джаннет?
— Хорошо. Очень по тебе соскучилась. Все спрашивает, когда приедешь.
— Я тоже по ней соскучился.
— Соскучился, а не звонишь, не пишешь. Я уж беспокоиться начала.
— Чего ж беспокоиться, не в пустыню уехал.
— Да, знаешь, от звонков спасу нет. По двадцать раз в день звонят, то один, то другой…
— Скажи, что уехал, и весь разговор. Да что ты стоишь? Садись, Сельби. — Она опустилась на стул очень близко к нему. — Какие новости в Ашхабаде?
— Ничего особенного… Из издательства раза два звонили.
— Кто?
— Главный редактор. Поэму твою хотят опубликовать. Срочно просили представить рукопись.
— Нет у меня рукописи. Ни срочно, ни несрочно. Так ему и скажи.
— Но почему? Тебе разонравилась поэма? Вообще, что случилось? Какой-то ты не такой…
— Возможно, и не такой… Деревенский воздух действует. — Байрам усмехнулся. — Ну а ты как? Как с диссертацией? Обсуждение было? — Байрам взял жену за руку.
— Было. — Сельби вырвала у него руку и поджала губы.
— И что?
— Все нормально.
— Нормально так нормально. А у Джаннет как дела?
— С сольфеджио вроде наладилось, а вот логарифметике за контрольную опять четверка.
— Ладно, — Байрам встал. — Мне в правление надо сходить. К ужину вернусь. Ты отдыхай.
За ужином собралась вся семья. Маленькая Марал не слезала у Сельби с рук, Мехри тоже все жалась к тете, Аманчик сидел рядом с отцом, лишь изредка поглядывая на тетю Сельби; женщина эта была чужая, а мальчуган трудно привыкал к новым людям.
Говорили мало. Назар и Байрам лишь время от времени перебрасывались словами, и женщины тоже помалкивали. Сона, больше всех тяготившаяся этой напряженностью, нарочно усадила за стол ребятишек, но и детский щебет не помог, оживления не было, разговор не клеился.
Назар вежливо расспрашивал о делах, о здоровье. В его обращении с Сельби не было виноватости, которая ощущалась в каждом жесте, в каждом слове Соны. Он вроде бы уже пережил неловкость создавшегося положения и не испытывал потребности каждым своим взглядом просить у Сельби прощения.
На Байрама он старался не смотреть. Назар не был уверен, знает ли брат, почему приехала Сельби. А если знает? Что думает о нем Байрам? Презирает? Мысленно называет трусом? Считает для себя унижением сидеть с ним за одним столом? Тогда почему все-таки сидит? Женщин боится обидеть? Не хочет огорчать ребятишек? Скорей всего так…
До чего ж омерзительное положение!.. Гнать из дому родного брата! Именно гнать — гонит он Байрама, только и ждет, чтоб уехал. Конечно, в лицо он этого ему не сказал, но, может, так еще хуже? Чем ужом, извиваться, набраться бы духу да бухнуть: "Уезжай, Байрам!" Одно совершенно ясно, и брат должен это понять: не будет он из-за одного идиотского случая зачеркивать все, что достигнуто многолетним напряженным трудом! Рисковать доверием людей нельзя — немыслимо будет работать. В общем, решено, раздувать эту историю он не станет. И Машат тут абсолютно ни при чем, это его, собственное решение.