— Беда в том, что американцы помогают Трухильо. Тридцать лет этот человек держится в Гаити, тридцать лет, сеньоры.
— Тридцать лет, — повторил кто-то задумчиво, — что было бы с Кубой, если б Батиста продержался у власти тридцать лет?
— Ну, значит, нам не следует так уж задираться с американцами, — сказал человек в рубашке с короткими рукавами, стоявший прямо напротив Дарио.
— Это они задираются, а не мы, приятель, — отвечал мулат, — ну а раз они задумали хозяйничать у нас и лезут в драку, пусть получают, чтоб знали…
— Плетью обуха не перешибешь. — Человек в рубашке развел руками.
— Никто и не собирается, мы же не лезем первые.
— Но все-таки очень уж мы хорохоримся. А знаете, что сказал представитель ОАГ[22] в Чили? Надо остерегаться коммунистов, они хотят повернуть революцию по-своему и связаться с русскими.
— Кубинская революция вовсе не коммунистическая, — твердо сказал мулат и при этом так отчаянно затряс головой, что казалось, она у него сию минуту отвалится.
— Конечно, не коммунистическая, — поддержали остальные.
— Не говорите лучше зря. Это ли не коммунизм? Да самый что ни на есть, как бог свят!
— Предатель, шпион!
— Шпион!
— Шпион!
— Сам ты шпион, зараза, а я революционер.
— От заразы слышу! Распускает здесь всякие слухи…
— Американцев боится!
— Просто я не хочу никому продаваться. — Человек в рубашке вскинул руки с трагическим видом и обвел присутствующих невинным взором, ища поддержки.
— А почему ты решил, что мы хотим, черт бы тебя взял? — Мулат схватил его за ворот.
Человек в рубашке с короткими рукавами подпрыгнул, замахал руками, как утопающий.
— Пусти, негр вонючий. — Голос его прерывался, хоть он и старался говорить спокойно.
— А ты — беленький, да, сволочь?
— Шпион! Шпион! — кричали остальные, сгрудившись вокруг. Человек в рубашке отбивался от мулата.
Группа раскачивалась из стороны в сторону, подрагивая, словно желатин в форме; назревала драка. Такого рода стычки случались нередко по разным поводам — то какой-то одинокий фланер бросил наглый взгляд на кокетливую даму, гулявшую под руку с мужем; то просто двое прохожих столкнулись нечаянно на дорожке; то разгорелся ожесточенный спор по поводу последнего чемпионата с участием «Кубинских Сахарных Королей»; а иногда, как сегодня, возникал горячий диспут на политическую тему.
— Пустите его, пустите, — закричал Дарио, пытаясь разнять их. — Пустите, пусть катится на Мадейру к Батисте. Давай отсюда, предатель, провокатор…
Человек в рубашке с короткими рукавами ловко вывернулся из рук мулата, пробился сквозь толпу и бросился бежать, то и дело оглядываясь. Он добежал до Рута, 30, и вскочил в отходивший автобус. Разгоряченным преследователям так и не удалось задать ему трепку. Они долго еще обсуждали, кто бы это мог быть — уж конечно, какой-нибудь доносчик, жулик, из тех, что живут в собственном доме, читают «Диарио де ла Марина» и только тем и занимаются, что распускают разные враки. «Только подумайте, сеньоры, — сказать, что у нас коммунизм! А в конце-то концов, американцы и в самом деле воображают себя лучше всех на свете, они весь мир хотят обокрасть». — «Правильно, у Мексики отхватили порядочный кусок, теперь к нам лезут». — «Ничего у них не выйдет, хочешь не хочешь, а приходится с нами считаться». — «Аграрная реформа у нас будет, тут уж они не в силах помешать».
Постепенно стали расходиться: кто отправился на угол выпить прохладительного или на Гуарино — купить мороженого, потому что от жары и бурного спора пот градом катился по лицам, а в воздухе — ни ветерка; кто просто пошел побродить по парку; несколько человек окружили старого нищего по прозвищу Рыцарь из Парижа. Он улыбался спокойно с высоты своего невинного безумия, погруженный в прекрасные грезы, длинноволосый, бородатый, такие бороды носили еще до революции. Рыцарь с минуты на минуту ожидал прибытия своих победоносных войск. Он спал под открытым небом, питался подаянием и дружески беседовал с детьми, стариками, со всеми, кто подходил посмотреть, как он плетет из разноцветных ниток чехольчики для карандашей и школьных ручек.
— Фидель — главнокомандующий, а я — император Франции, — сказал Рыцарь и откинул назад черный поношенный плащ, завязанный на шее шнурком и заколотый позолоченной булавкой. — И что бы ни говорили наши враги…
— А скоро вы думаете свершить революцию во Франции, Рыцарь? — спросил какой-то молодой человек.