Вся эта прелесть омрачалась только любым, даже небольшим, дождичком -- приходилось надевать резиновые сапоги до колена, так как дороги превращались в жидкий чернозём, иногда выше сапогов, иногда сапоги засасывало в него так, что невозможно было руками вытащить, а в длительную непогоду -- и говорить нечего. В зимние морозные месяцы в окно ничего не было видно, так как оно покрывалось толстым слоем запотевшего льда, даже днём в её комнатке было всегда сумрачно.
Мама всю жизнь половики ткала, и Сульма, конечно, освоила и это занятие. Отец, ещё когда она не ходила в школу, сделал ей свой собственный ткацкий станочек, небольшой совсем, на ширину полотна в тридцать пять сантиметров, но она пользовалась им даже учась в старших классах школы, приспособив для изготовления шарфов, когда появилась пряжа из мохера, которые продавала потом всем желающим.
Отца схоронили, когда она училась в восьмом классе. Летом они вдвоём уехали в Казахстан к маминой сестре, где мама сразу вышла замуж, а она окончила школу. Дом в деревне остался Асие, которая тоже вышла замуж, мужем оказался человек на голову ниже сестры, у них с Рашитом уже родился сын Марат, когда они приехали из Красноуфимска.
Под монотонный стук колёс приходили воспоминания. Отец всю жизнь работал на железной дороге, на переезде, километрах в тридцати от районного Красноуфимска, можно сказать, что он жил там. Около его будочки был огородик, за которым бежал ручеёк, через него была перекинута дощечка. Сердце улыбнулось много раз виденной картинке -- большой белый с рыжими и чёрными пятнами кот Хасик каждое утро сидел на этой дощечке над водой и время от времени когтистой лапой выхватывал из потока мелкую рыбёшку, тут же с неимоверным хрустом съедал её и нацеливался на следующую. А потом шёл следом на другую сторону ручья, где она лакомилась ягодами смородины, малины.
- Хасик тоже любил спать в моей комнате на пуховых подушках... Как давно это всё было...
Она даже каталась на паровозе. Помнит, как отец всплеснул руками, увидев её чернущую после той поездки. А машинисты, смеясь, на перебой рассказывали, как она и гудки сама подавала, всем своим весом натягивая кольцо, и как за лопату бралась, чтобы уголь в топку подбросить, и целый день вертелась у окна, чтобы показаться всем встречающимся на пути, и маслёнкой орудовала, и колёса осматривала на станциях. Отец потом два дня обтирал её керосином, потом с порошком стирал её волосы, уши, глаза, а платье просто выбросил в ручей, и она долго смотрела, как оно, пузырясь, уплывало.
Деревня оживала с начала уборочной компании, после середины августа, когда на уборку урожая приезжали студенты, весёлые, молодые, красивые. Два месяца в клубе до утра не смолкали концерты, танцы. Это было каждый год её детства. Как она любила эти вечера! Сколько в них было задора, юмора, силы. А зимой -- только снег и один раз в месяц в клубе показывали привезённое кино.
В Казахстане ей сразу понравилось всё, и тепло там, и фрукты растут в саду, и улицы асфальтированы, и народу много, и фонари по вечерам горят. К тому же, многие говорили, что она красавица. Ей шёл шестнадцатый год. Отчим был хорошим добрым человеком, работал начальником в какой-то конторе. У Сульмы была отдельная комната в большом доме на окраине. Если пройти пятнадцать минут через парк, то выходишь прямо на конечную автобусную остановку к многоэтажкам, а здесь и школа, и кинотеатр, и огромный стеклянный магазин "Юбилейный", в котором работала и мама. В парке были всевозможные карусели, была и танцплощадка, но в первое лето здесь родители её туда не отпустили, "Мала ещё, город -- это не деревня Баяк" говорила мама. Сразу же всё первое лето она помогала ей в торговле, хотя это было уже и не впервой, так как ещё в деревне мать нет-нет да и оставляла её вместо себя. Здесь они вдвоём торговали промтоварами. Мамина сестра Физа, старая полная женщина, работала в этом же магазине, жили те в трёхкомнатной квартире с мужем и двумя сыновьями. У отчима было двое детей по разговорам, но с женой они были давно разведены.
После девятого класса на всё лето её забрала с собой старшая сестра Дания с мужем в Волгоград. У них была дочка, которая успела выйти замуж, жила отдельно. А квартира была трёхкомнатная, так что тесноты не было. Это лето она ничего не делала, только на танцплощадку ходила, Ламбаду научилась танцевать, да похорошела, так все говорили.
А через год, после окончания школы, родители отправили её одну на поезде к старшему брату Салиму в Свердловск, так как Казахстан отделился от России, стал самостоятельным государством. Его жена, Ира, была русская, торговала на рынке и быстро приспособила Сульму себе в помощники. К зиме они открыли свою собственную лавочку, сами ездили за товаром, сами продавали. Ира оформила официальное предпринимательство, сделала Сульме трудовую книжку. Они теперь с Салимом ездили постоянно в Баяк, возвращались от Асии с полным кузовом пуховых подушек. Их маленькая двухкомнатная квартира была похожа на склад, так как в ней хранился весь товар, и Сульме пришлось весь год спать прямо на пуховых подушках. Но у ней появились собственные деньги, так как Ира с Салимом не обижали её в финансовых делах, прибыль делили на троих.
- А потом, весной, я встретила Наиля, - вздохнула она.
Он подошёл к прилавку, улыбнулся приветливо:
- Доброе утро, красавица.
- Здравствуйте.
- Сколько подушек! - Удивился. - Перовые? Или синтетика? Дорогие.
- Пуховые.
- Пуховые? Из лебяжьего пуха, скажешь ещё?
- Настоящий гусиный.
- Откуда завозите?
- Не скажу, - улыбалась она.
- Почему это?
- Секрет фирмы.
- Может только на словах пуховые? А внутри -- неизвестно что?
- Нет, чисто гусиный пух. Вот такой, - она приоткрыла наволочку, специально предназначенную для этих целей, - потрогайте.
- Ладно. Поверим на слово. - Отошёл в сторону. Потом вернулся.
- Никак купить решились? - Засмеялась Сульма.
- Спать не на чем, - жалостливо улыбнулся, - да и негде, - и засмеялся, - да и не с кем.
А дождь хлестал по окнам, по крыше поезда, а колёса всё стучали, стучали, стучали.
- Не надо мне больше о нём думать, - прервала она сама себя, - хватит ныть! Скоро девчонки проснутся, опять будут надо мной посмеиваться, жалеть опять будут, советовать, учить уму-разуму. Всё прошло. Надо забыть.
Было душно. Раньше они ездили вчетвером, но в прошлую зиму одна из них застудила почки и оставила торговлю. В этот раз они всё равно решили полностью откупить всё купе, чтобы ехать без посторонних. Мало ли что, дорога длинная, и грабежи, говорят, случаются, поэтому выходили только по двое, одна сразу же запиралась на внутреннюю защёлку и без условного стука ни в коем случае не открывала двери и не отвечала ни на какие вопросы. Даша была почти ровесница Сульме, слегка полновата, но улыбчивая, с мягким голосом, Макс был у неё не первым мужем. Нина -- постарше их обеих, стройная, остра на язычок, с очень жиденькими волосами, которые скрывала париком короткой стрижки, но он украшал её. С Саней они поженились сразу после окончания школы, так как она была уже беременна. У Нины была старая мать, которая жила в собственном доме. Обе подружки были местные. Они зазвали её в поездку, так как в их отдельном купе оказалось свободное место. Сульма не отказалась тогда, и с тех пор время от времени они отправляются за дешёвым китайским товаром вместе, в основном это бельё, носки, сувениры и прочие мелочи.