Взрывы вдруг начинают следовать с такой частотой, что Казимеж уже не поспевает считать их.
— Считай ты, Витя, — велит он пареньку.
Тот, однако, быстро сбивается со счета и безнадежно машет рукой.
— На это, тятя, нашей грамоты не хватит…
И в самом деле, взрывы продолжают вздымать землю дыбом, хоть огонь, подожженный Казиком, уже прекратился. Отец и сын в немом изумлении смотрят друг на друга, и вдруг оба падают ниц, будто скошенные резким свистом пролетающего прямо над их головами снаряда. Мимо них галопом проносится испуганная лошадь. Витя бросается догонять ее, не обращая внимания на неожиданный треск пулеметной очереди. Казик ничего не понимает, но стоит ему высунуть нос из-за стодолы, как новая пулеметная очередь заставляет его снова упасть плашмя на землю. Стену стодолы над его головой ровным рядком прошивают пули.
То и дело припадая к земле, Казик добирается под прикрытием стодолы до своего двора и принимается ловить кур. Стрекот пулеметов заставляет его бросить это занятие и отступить к дому. По дороге он хватает за руку бабку Леонию, которая как ни в чём не бывало развешивает на веревке белье. Казик тащит ее за собой и заставляет спуститься в подвал. Оттуда уже слышится плач и причитания семейства Каргулей. спрятавшихся в подвале Павляков за неимением собственного.
При виде Казика Каргуль бросается к нему с криком:
— Окружают нас! Со всех сторон окружают!
— А кто окружает-то? — спрашивает Ядька.
— Опять нам под оккупацией быть… — плачет Марыня, которая прибежала сюда вместе с Каргулями.
— Да это, поди, из хлопушек бахают. Как на пасху… — спокойно поясняет бабка Леония.
— Поначалу это я… поле от мин очищать стал, а тут… — Казик не успевает докончить, потому что звон разбитого пулей стекла заставляет всех броситься на пол.
После каждого взрыва со стен летит штукатурка. Дети Каргуля плачут, лежащая на соломе Марыня начинает все чаще охать: похоже на то, что неожиданные волнения ускорят роды…
Внезапно все замирают от ужаса, вперив взгляды в гранату, которая медленно катится вниз по входным ступенькам и останавливается в самом центре помещения. Вместо взрыва, однако, в тишине слышатся чьи-то шаги, и через несколько секунд в проеме низенькой двери, расположенной над ведущими в подвал ступеньками, появляются две ноги, а вслед за ними — два винтовочных дула…
Онемев от страха, все смотрят наверх. Наконец в дверь пролезает и хозяин ног: это пожилой мужчина в синей фуражке, который с одной стороны держит под мышкой две винтовки, а с другой — прижимает локтем к боку палку фаустпатрона.
Каргуль медленно поднимает руки вверх. Казик вопросительно смотрит на него.
— Мужики… умеет кто из вас… — спрашивает вошедший и вдруг переходит на немецкий: — Кoпеп sie schiessen?
— Спрашивает, умеем ли мы стрелять, — поясняет Каргуль и отрицательно мотает головой, продолжая держать руки поднятыми.
— А на что ему это знать? — любопытствует Казик.
— Сперва подыми руки вверх! — строго кричит Каргуль. — Спрашивать потом будешь.
Казик нехотя тянет руки вверх.
Мужчина в синей фуражке протягивает им обоим винтовки.
— Надо брать винтовка… давай, мужики.
— Зачем?
— Schiessen… Бум-бум… защищать, — повторяет он, заставляя Казика взять винтовку. — Вы же поляки или как? Мы должны защищаться…
— А ты сам-то кто будешь?!
— Антони Вечорек.
— А откуда же ты?!
— Hier geboren — туточка я рожденный, — добавляет пришелец с сильным силезским акцентом.
— Ага, он, значит, автохтон, силезец… — с облегчением вздыхает Каргуль и опускает руки.
Вечорек пытается воткнуть ему вторую винтовку. Тогда Казик, выхватив и эту винтовку, храбро направляет на пришельца дуло и спрашивает, грозно хмуря брови:
— А от кого ты защищаться собрался?!!
— Немец… Wehrwolf… — поясняет старик. — Да берите же, ведь я говорю, я — Вечорек, schulmeister…
— В школе он сторожем… — переводит Каргуль и вдруг снова поднимает руки вверх: в подвал врывается кто-то в съехавшей на самые глаза немецкой каске.
Вошедший сдвигает каску на затылок, все с облегчением узнают Витю. Каргуль, плюнув с досады, опускает руки. А Витя, еле отдышавшись, наконец объявляет:
— Войско! Войско идет!!!
Вечорек хватает винтовку и сует дуло в разбитое оконце.
— Какое войско-то, чье? — кричит Казик, ухватив сына за рукав и срывая с него каску.