Я кивнула.
— Да. Скоро нас станет больше.
Мы снова замолчали, но теперь молчание было комфортным. Мы пили чай — настоящий, земной чай, который Элиан раздобыл, бог знает где, — и смотрели, как наши мужья, бывшие враги, находят общий язык.
Вдруг Зарина положила свою руку на мою. Её пальцы были тёплыми и немного шершавыми.
— Значит, ты простила его? - неожиданно спросила Зарина, и я замерла. Вытащила свою ладонь из-под ее.
– Что ты имеешь в виду?
– Разве ты не помнишь, как Кай Восс обращался с нами на Вольваросе? Как он издевался над нами? Не помнишь?
Я замерла, пытаясь воспроизвести то, что случилось на том злосчастном корабле. Картинки сменяли одну за другой. И я не могла найти ту самую. Словно они спрятались от меня в самые потаенные уголки моего подсознания. Но внезапно, как будто внутри меня открылась дверь и озарила то, что было погребено обрывками других воспоминаний.
Принуждение. Боль. Страх. Слезы. Жесткий секс, непохожий ни на что прежде. Сердце сжалось от жалости к себе. К Свете. Рея же внутри меня лишь хитро улыбнулась.
– То, что было на Вольваросе, останется там. И я прошу тебя, больше не вспоминать то время. Тогда я была другой. Можно сказать, что это была не я, а всего лишь моя тень. Понимаешь?
Зарина неохотно кивнула.
– Тень? Ты уверена в этом? А я всегда думала, что никого живее в своей жизни я не встречала.
– Ты ошибалась.
38. Времена меняются.
Тишина повисла между нами, густая и тяжёлая, как пар после грозы. Слова Зарины висели в воздухе, ядовитыми каплями отравляя тёплую, доверительную атмосферу, что мы с таким трудом создали. Я видела, как её взгляд стал осторожным, изучающим, сканирующим моё лицо в поисках трещин. Она искала во мне ту девушку с Вольвароса — ту, что сжималась в комок от каждого резкого звука, чья кожа помнила боль, а душа — унижение.
А я чувствовала, как по моим жилам разливается не знакомая Свете робость, а старая, дикая, первобытная ярость Реи. Горячая волна гнева подкатила к горлу, сжимая его.
– Как она смеет? – пронеслось в голове. – Как смеет копаться в этом, вытаскивать на свет то, что должно было навеки остаться погребённым под слоями новой жизни?
Но вместе с гневом, холодными щупальцами, поднимался из глубин памяти и леденящий ужас Светы. Потому что обрывки воспоминаний, вырванные её словами, были настоящими. И они были ужасны. Я физически ощутила на коже призрак грубых рук, запах мужского пота и власти.
— Ты права, — сказала я, и мой голос прозвучал чужим, низким, отлитым из холодного металла. — Я была живой. Я чувствовала каждый удар, каждое унижение, каждый взгляд, прожигавший кожу. Я боялась до тошноты, до потемнения в глазах. Но та девушка… та сломленная тень… она не выжила бы здесь. Её растоптали бы в первую же неделю.
Я подняла голову и посмотрела прямо на Зарину, вкладывая в свой взгляд всю сталь, всю непоколебимую твёрдость, на которую была способна.
— То, что случилось на Вольваросе, было адом. Но это был чужой ад. Ад для кого-то другого. Я прошла через него и вышла с другой стороны. Сильнее. Закалённей. И я не позволю никому, даже тебе, тащить меня обратно в те воспоминания. Они — пепел. И я не намерена вдыхать его, отравляя всё, что у меня есть сейчас.
Зарина отступила на шаг, её лицо побледнело, а в глазах мелькнул неподдельный, животный страх. Она увидела в моих глазах не ту «тигрицу», о которой говорила с восхищением минуту назад, а нечто более древнее, холодное и абсолютно неуязвимое.
— Прости, — выдохнула она, опуская глаза. — Я не хотела… Я просто…
— Ты просто испугалась, что я забыла, кто я есть, — безжалостно закончила я за нее.
— Наверно…
— Но я не забыла. Я просто выбрала, что из моего прошлого заслуживает того, чтобы остаться со мной. А что — нет. И боли с Вольвароса — в этом списке нет.
В этот момент ко мне подошёл Кай.
Он не слышал всего разговора, но его внутренний барометр, настроенный на малейшие изменения моего состояния, безошибочно указал на бурю. Его большая, сильная рука легла мне на плечо — тяжёлая, твёрдая, оберегающая. Его тепло через тонкую ткань платья жгло кожу, напоминая о другой реальности, о другой силе.
— Всё в порядке? — его голос был низким, грудным, предназначенным только для моих ушей, и в нём читалась готовая в любой миг вырваться наружу ярость.
Я положила свою руку поверх его, чувствуя под пальцами знакомые шрамы на его костяшках, каждый из которых был историей, каждый — частью той силы, что теперь защищала меня.
— Всё в порядке, — ответила я, и на этот раз мой голос звучал твёрже, увереннее, отливаясь в форму благодаря его прикосновению. — Мы просто… вспоминали старые времена. Не самые лучшие.