Его взгляд скользнул по моему лицу, выискивая следы слёз или паники, потом перешёл на испуганное, застывшее лицо Зарины. Он всё понял. Без слов. Его пальцы слегка сжали моё плечо.
— Времена меняются, — произнёс он, обращаясь уже к Зарине, и в его голосе прозвучала не угроза, а констатация непреложного факта. — Люди — тоже. Важно не то, что было. А то, что есть сейчас.
Рейнхард, молча наблюдавший за всей сценой с невозмутимым лицом телохранителя, кивнул, его пронзительно-светлые глаза были полны понимания.
— Мой отец говорил: «Не оценивай меч по шрамам на клинке, если хочешь понять его настоящую суть». Важно не то, как его ковали и в каких битвах он был, а то, что он собой представляет сейчас. И в чьих руках находится.
Наступила неловкая, тягучая пауза.
И тогда Элиан, всегда мастерски чувствующий настроения и умеющий вовремя разрядить обстановку, поднял свой бокал с почти нетронутым вином. Его улыбка была лёгкой, но в глазах читалась лисья хитрость и понимание всей глубины произошедшего.
— В таком случае, я предлагаю тост! — провозгласил он, и его голос зазвучал празднично и беззаботно, словно ничего и не произошло. — За новых друзей. И за то, чтобы наше общее будущее было значительно светлее и приятнее, чем наше общее прошлое!
Мы подняли бокалы — неловко, с остатками напряжения, с опаской в глазах, но подняли. Лёд был сломан, но под ним оказалась не тёплая, ласковая вода, а холодная, глубокая река, таящая в себе скрытые подводные течения и омуты.
Позже, когда мы провожали их в гостевые покои, Зарина на мгновение задержалась в дверном проёме, позволяя мужьям пройти вперёд.
— Свет… прости ещё раз. Я действительно не хотела ранить тебя. Это было глупо с моей стороны.
— Я знаю, — сказала я, и на этот раз в моём голосе не было металла, только усталость. — И я не ранена. Я просто… другая. Та, прежняя, не выдержала бы и дня в моей нынешней шкуре.
Она кивнула, с трудом сглатывая комок в горле, и, повернувшись, ушла за своими мужьями, плечи её были опущены.
Я осталась стоять в полумраке пустого коридора, чувствуя, как Кай и Элиан окружают меня, словно живой, тёплый, дышащий щит. Их тела излучали тепло, а их внимание было приковано ко мне, выискивая малейшие признаки слабости.
— Она не враг, — тихо сказала я, больше для себя, чем для них, глядя в тень, где растворилась Зарина. — Но она — живое напоминание. О том, какой хрупкой и беззащитной я была. О той пропасти, из которой меня вытащили.
— Ты и сейчас не железная, — мягко, почти шёпотом произнёс Элиан, его пальцы нежно коснулись моей щеки, заставляя меня вздрогнуть от внезапной нежности. — В тебе есть трещинки. И это хорошо. Это делает тебя живой. Настоящей.
— Но теперь у тебя есть мы, — добавил Кай, его голос был твёрдым, как гранит, а рука легла на мою талию, притягивая меня к себе так, что я ощутила всю его мощь и силу. — И мы не позволим никому, даже твоим собственным призракам, причинить тебе боль. Мы твоя крепость. Твоя земля. Твои мечи и щиты.
Я закрыла глаза, позволив их поддержке, их силе, их абсолютной, животной уверенности в себе обволакивать меня, как кокон. Они были моим настоящим. Моим будущим. Моей страстью и моим спасением. А Вольварос… Вольварос остался в прошлом. И я была полна решимости оставить его там. Навсегда. Даже если для этого придётся наглухо запереть и опечатать дверь в ту часть своей души, где всё ещё плакала и металась та, прежняя, сломленная девушка.
И я захлопнула эту дверь.
Повернулась к ним. Взгляд Кая пылал мрачной страстью, взгляд Элиана — обещанием сладкой, отвлекающей ласки. Я потянулась к ним, впиваясь пальцами в ткань их рубашек, чувствуя под ней напряжение мышц.
— Тогда докажите, — прошептала я, и мой голос звучал хрипло и вызывающе. — Докажите, что настоящее сильнее прошлого. Что ваши прикосновения жгут сильнее, чем память о чужих.
И я позволила им увести себя.
Не в спальню, а в ближайшую полутемную библиотеку. Дверь захлопнулась с тихим щелчком, отрезая нас от мира.
И в следующее мгновение их руки были на мне, не нежные, а требовательные, голодные, сметающие всё на своём пути.
Поцелуй Кая был грубым, властным, почти болезненным, он заявлял права, напоминая, чья я.
Поцелуй Элиана был искусным, сладким ядом, он заставлял забыть обо всём на свете. Одежда рвалась под их руками, но мне было всё равно. Я отвечала им с той же яростью, тем же отчаянием, впиваясь ногтями в их спины, кусая губы в поцелуях, глухо рыча в ответ на их низкие, одобрительные возгласы.