Выбрать главу
4
Может быть, Россия и дика, Ветер волком рыщет вдоль каналов, Но цветут художества, пока Им благоприятствует Шувалов. В канделябрах переблески свеч Шепчутся. И отсвет желтоватый Тихо разгорается вдоль плеч Наклоненных и прохладных статуй. И по зеркалам повторены, Дуя щеки, заплетая вздоры, Сыпятся амуры со стены, Боги важно водят разговоры. И хозяин ласковый не прочь Слух потешить выдумкой пииты. Он и сам просиживает ночь, Рифмы отбирая деловито. Потому-то в расписном дому Под вечер, вельможу развлекая, Запросто сбираются к нему Спорить однописцы, краснобаи. И забавней музыки рогов, Веселей охотничьего лова, Коль случится растравить врагов… — Ишь, рассуетились бестолково. И чего волнуются, пойми? — Из-за риторических вопросов. — Задыхаясь, хлопает дверьми, Кулаки сжимает Ломоносов. И хрипя, и брызгая слюной, И лицо перекосив от злости, Сумароков вертится хмельной… — Экие назойливые гости. — В зеркалах меж бронзовых оправ Бродят свеч янтаревые сверки. И хозяин сдержанно-лукав Щелкает эмалью табакерки.
5
«Ваше высокопревосходительство, обиды Чинить изволите заместо того, Чтоб вспомоществовать в науках…». Сбиты Тени в углах. Ночь. Мертво. Пахнет щами из русской печки, Круг от свечи на стол лег. Стопка бумаг. Завитки, колечки, Росчерки. Ода должна быть в срок. «Высокопревосходительство, в Вашей власти Служить отечеству, а Вы…» Нет. Рука дрожат. Листок на части. Что-то жена бормочет во сне.
В комнате сыро. Скребот мышиный Точит тишь. Мечется взгляд Меж электрическою машиной, Книгами, хмуро сжатыми в ряд. Полуголодная слава убога. Что же? Он яростным рубит пером: «Высокопревосходительство, даже у Бога Я не намерен быть дураком». И выпрямляется. Да. Наука Обрежет слугу своего. Связка бумаг. Пахнут щи. Ни звука. Дремлет Россия по грудь в снегу.
6
Поля бегут. Суха дорога. Тряско Торопится скрипучая коляска, Ямщик лениво вздергивает кнут. Трещат в траве кузнечики. И лето Ликующей листвою разодето. Дворцы горят. Фонтаны круто бьют. Тенисты петергофские аллеи. Года, года…Он сделался старее; Стал уставать. Он хмурится, — опять Растреплешь день меж пересудов вздорных Под скользкими усмешками придворных. Тяжелый труд — царицу ублажать.
И ломота порой пройдет по телу. — Кузнечик мой, как твоему уделу Завидую…А здесь торгуйся, гнись, Рычи, как пес, на недруга и вора… Фонтаны шелестят вдоль косогора И радугами устилают высь. И может, за плечами смерть…Доколе? Он словно, врезающийся в поле. Ржавеет сталь. Когда же, наконец, Заботой перепахана ревнивой, Россия, ты проколосишься нивой? …Листы шуршат. Он входит во дворец.

1927

Украина

Давно ль позатухли бои, Давно ли тут смерть кочевала, Но дымчаты степи твои, Но светится трав покрывало. И огненный воздух деля, Откинув ленивые станы, Кудряво дрожат тополя, Как вытянутые фонтаны. А если лучи тяжелы И мает полдневная баня, Вот — сосен румяны стволы, Вот — медных ветвей колебанье. Игольчатый сумрак, насквозь Пропахший смолою и мятой, Тут каждое дерево — лось Венец подымает рогатый. Волами часы приползут — Воловья неспешная дрема. Тут солнце везут на возу, Как стог золоченой соломы. Украина, луг заливной, Простор тополевый, сосновый, Ты греешь меня тишиной, Ты лаской касаешься новой. И вот за глотком глоток Я синее пью затишье И песню на твой платок Гвоздикой пушистой вышью.

1928

Днепр

Загорелая грудь Днепра, Вязкой бронзою пламеней. И волна, смугла и быстра, Словно мускул, вздулась на ней. Нет, не так я скажу — ручные Кони звонко бегут речные, И гора зеленые плечи Распрямляет, идя навстречу. Под ногами гнутся мостки, Пароходов мощны гудки. И, поскрипывая, баркас К белой отмели вынес нас. Солнце здесь пережгло не все ли? По песку — кустов поясок. Будто из крупитчатой соли, Серебристый блестит песок. Обнимите мне, волны, тело, Чтоб податливая река Вниз несла б его, как хотела, И покачивала слегка, Чтобы кольцами вырезными От лучей дробились следы, Чтобы видел я из воды — Жмутся пристани, а над ними Дремлют бархатные сады.
Сизый киев, глядя с высот, Булавы куполов несет, И ликует вокруг, быстра, Загорелая рябь Днепра.

1928

Вступление к ненаписанному циклу

Разложен в архивах, страницами книжек Шуршит — достоянье музейной науки — Тот год, что прошедшее начисто выжег, Что жадно в грядущее вытянул руки, Что, словно из меди, был отлит из гнева. Он, не надрываясь в доказах и спорах, Просек направления — вправо и влево, Дал выход из противоречия — порох. Язык его жесток — печать Моссовета, Отрезок картона…Да будут четыре Для всех категории. Точка. И это — На хлеб и на жизнь в новорожденном мире. И, перенапрягшись до хруста в суставах, Щетинясь полками рабочих окраин, Он вяз, оступаясь в Самарах лукавых, Симбирском обглодан, Казанью измаян.