Нескольким вражеским самолетам удалось прорваться к Москве. В разных районах города почти одновременно раздались взрывы бомб, земля отозвалась дрожью, со стен бомбоубежища посыпался песок. «Не попали бы во двор, столько труда пропадет даром», — подумал Василий Гаврилович.
Неспокойно он чувствовал себя и в гостинице, куда прибыл уже около полуночи. Даже забывшись тревожным сном, видел развороченные взрывами пушки. Поднялся с рассветом и сразу же заторопился в Наркомат. Никаких следов ночной бомбежки нигде не было видно. Во дворе уже хлопотали расчеты, расчехляя орудия, очищая их от пыли и грязи. Горшков начал рассказывать о том, как во время тревоги вся заводская бригада была около пушек и вела борьбу с «зажигалками». Но Грабин слушал рассеянно, только машинально поддакивал собеседнику. Его волновал предстоящий смотр.
В назначенное время во дворе Наркомата появился маршал Г. И. Кулик. Вместе с ним были кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) Н. А. Вознесенский и заместитель Председателя Совнаркома СССР В. А. Малышев. Все они сразу подошли к ЗИС-3. Грабин доложил тактико-технические характеристики пушки, сравнил их с данными Ф-22 УСВ. Затем расчет продемонстрировал действия при подготовке ЗИС-3 к стрельбе, при заряжании, во время прицеливания. Никаких задержек не было, показ проходил гладко. «Надо будет поощрить Горшкова», — подумал Василий Гаврилович.
Затем осматривали ЗИС-30. Грабин особо подчеркнул, что создание такой самоходной пушки не требует ни особых затрат, ни значительных переделок. Николай Алексеевич Вознесенский уточнил ее примерную стоимость, спросил, сколько времени потребуется для постановки на «Комсомолец» ЗИС-2. Ответ удовлетворил его. Маршал заставил механика-водителя запустить двигатель и развернуть установку. Бывший танкист В. С. Петров выполнил команду четко и даже лихо.
Осмотр был закончен. Маршал Кулик остановился напротив Грабина:
— Пройдемте ко мне, обсудим…
Василий Гаврилович ликовал. Он не сомневался, что орудия будут приняты. Решил про себя: «Надо сразу позвонить на завод, обрадовать Еляна».
В кабинете маршал попросил Грабина еще раз доложить тактико-технические данные осмотренных пушек. Он ничего не записывал, слушал вроде бы рассеянно, думая о чем-то своем, а когда доклад был закончен, медленно расставляя слова, спросил:
— У завода есть план выпуска дивизионной пушки, уже принятой на вооружение?
— Есть, — ответил Грабин.
— А вы хотите сорвать его? Поезжайте на завод и давайте больше тех орудий, производство которых уже налажено.
— А как же быть с нашими новыми орудиями? — растерянно выдавил Грабин.
— Делайте то, что заказано нами и утверждено правительством.
Дрожащими руками Василий Гаврилович собрал со стола бумаги, молча повернулся и пошел по ковровой дорожке к выходу. Спиной он чувствовал, как на нем скрестились взгляды, почему-то ждал, что Кулик вдруг рассмеется и назовет все происшедшее шуткой. Но никто не окликнул и не остановил его.
Горшков, увидев бледного Грабина, всполошился:
— Что с вами, Василий Гаврилович? На вас лица нет. Как с пушками?
— Потом, Иван Андреевич, после, — устало проговорил Грабин. — А сейчас постарайтесь лучше подготовиться в обратный путь, доставьте орудия в целости. Я очень прошу…
В дороге не спалось. Поезд шел медленно, часто останавливался, пропуская к фронту воинские эшелоны. Грабин нервничал, пытаясь разобраться в сложном положении, в которое попал и он сам, и конструкторское бюро, и весь завод. Пушки не приняты, но они и не забракованы. Во время осмотра и совещания не было предъявлено ни единой претензии. В чем же тогда дело? Может быть, маршал решил, что завод снизит выпуск орудий? Не поверил Грабину, который настойчиво подчеркивал обратное? Или не уверен, что артиллеристы сумеют быстро, в боевой обстановке освоить новое оружие? Но ведь расчеты убедительно показали, как легко и просто обращаться с этими орудиями.
Как ни стремился Василий Гаврилович понять, что произошло в Москве, чем вызван недружелюбный и резкий тон, каким разговаривал с ним маршал, ни разум, ни сердце не находили объяснений. Начинал думать, что делать дальше, и опять не видел выхода. Согласиться, чтобы хорошие, нужные фронту орудия стояли под брезентом, было невозможно. Настаивать на их выпуске — значит поставить под удар и себя, и Еляна. В тяжелых раздумьях он только под утро забылся тревожным сном.
Амо Сергеевич встретил его улыбкой:
— Ну, рассказывайте по порядку.