— Такие-то дела, сын, — вздохнул отец, — будем теперь думать, как жить дальше.
Шел 1916 год…
Дела почтовые
Дождь превратился в настоящий ливень, видимость ухудшилась, и шофер, торопливо свернув на обочину, вынужден был остановиться. Грабин, кажется, даже не заметил этого. Он сидел неподвижно, нахлобучив фуражку на широкий лоб, и дремал. Но вот стена дождя медленно отодвинулась, в кабине просветлело, шофер нетерпеливо поерзал на сиденье и громко кашлянул.
— Что, можно ехать? — встрепенулся Грабин.
— Пожалуй, уже можно. — Водитель включил зажигание, но на стартер не спешил нажать. — Я, Василий Гаврилович, давно хотел спросить у вас. Вот вы — человек заслуженный. Генерал-полковник. Герой Социалистического Труда. Доктор наук. А знают о вас мало. Я понимаю, пока нельзя писать о вашей конструкторской работе. Ну а если придет время рассказать о том, как создавались пушки, с чего бы вы начали?
Грабин задумался, чувствовалось, что вопрос оказался неожиданным для него. Но вот его полные губы расплылись в улыбке, глаза потеплели.
— Я бы рассказал о своем детстве. О том, как работал на мельнице, потом в почтовой конторе.
— А при чем тут контора? — не понял водитель.
— Корни, дорогой мой, корни. От них все начинается. — Грабин кивнул на высокий раскидистый тополь, стоявший у дороги. — Вот посмотри на этого красавца. Какой вымахал! А все от корней, от них вся сила.
Водитель удивленно мотнул головой и нажал на стартер. «Дворники» смахнули со стекла струйки воды, и впереди четко обозначилось блестящее полотно дороги. Машина плавно тронулась. И под мерное гудение мотора Грабин вновь возвратился к далеким годам юности.
…Несколько дней Василий сидел дома. На мельницу с отцом идти он уже не маг, поступать в батраки к богатым казакам не хотелось: все-таки батрак — не мастеровой. Да и годы уже были не мальчишеские, пасти свиней или телят было стыдно.
Наконец отец пришел с работы повеселевший. Ему удалось связаться с одним из старых знакомых в Екатеринодаре, и тот пообещал устроить Василия на работу в почтовую контору.
— Он говорит, грамоты у тебя маловато, а то можно было бы подыскать хорошее место. Ну да ладно, себя как-нибудь прокормишь, а мы тут управимся сами.
Семья к этому времени увеличилась. У Василия появились еще две сестры — Ирина и Анастасия. Он хорошо понимал, как трудно будет отцу, ведь и его пятерка немало значила в домашнем хозяйстве. Но оставаться в станице было нельзя.
— Я уже договорился: завтра в Екатеринодар подвода едет, тебя обещали подвезти. Так что собирайся.
В Екатеринодаре жила бабушка Василия. У нее он и остановился. Бабушка хорошо знала жизнь. Вырастила семнадцать детей, пережила мужа, осталась вдовой, работала в прачечной.
Из дома Василий захватил подготовленное прошение, свидетельство о рождении, справку об окончании начальной школы и две фотокарточки. В городе ему надо было получить в городской полиции справку о политической благонадежности. Туда он и направился на другой день.
После долгих расспросов чиновник приказал подождать в приемной, а сам бесшумно скрылся за дверью. Прошло несколько минут, и тот же чиновник, выйдя из кабинета, жестом пригласил Василия зайти.
Прямо на стене Грабин увидел огромный портрет царя. Николай II был изображен идущим во весь рост, поэтому казалось, что он вот-вот наступит на сидящего под ним полицмейстера. Василий испуганно остановился на большом удалении от стола, уставленного замысловатыми статуэтками, чернильницами, многочисленными приспособлениями для чистки перьев, для хранения карандашей.
— Проходите ближе.
Василий оглянулся. Сзади никого не было. Показалось странным, почему полицмейстер говорит во множественном числе.
— Фамилия? Имя?
— Грабин. Василий.
— Верующий?
— Верующий, православный.
— В церковь ходите?
— Ходим с бабушкой.
Василию опять показалось, что он спрашивает не только о нем.
— А отец и мать бывают в церкви?
— Конечно, бывают, как можно не бывать.
— А гости к вам приходят? Соседи, товарищи отца.
— По праздникам, если приглашаем.
— А о чем они говорят?
— О разном. Песни поют, пляшут.
— Какие песни?
— Ну, про ямщика…
— Понятно. Курите? Пьете?
— Нет. Рано мне.
— Ну, а к хозяину как относились, когда на мельнице работали?
— Плохо, ваше благородие.
— Плохо? — полицмейстер резко выпрямился. — Как это плохо? Почему? Хозяина любить надо.
— Как же его любить, если он денег не платил? Если нехорошие слова говорил?
Василий не ожидал, что разговор будет таким длинным. И вопросы, которые задавал полицмейстер, казались ему несерьезными, лишенными смысла.
Подписав, наконец, справку, полицмейстер протянул ее Василию:
— Служите, Грабин, верой и правдой царю-батюшке.
К почтовой конторе Василий летел как на крыльях. Справка, выданная полицмейстером, возымела волшебное действие. Прочитав ее, а затем посмотрев для чего-то на свет, начальник конторы вызвал чиновника, передал ему документы:
— Молодой человек хочет служить у нас. Оформите в отдел простой корреспонденции.
— Я могу приходить на работу? — спросил Грабин.
— Можете.
На Почтовую улицу, где располагалась контора, Грабин пришел задолго до начала рабочего дня.
— Будете сортировать письма на Кубанскую, Терскую, Ставропольскую и Новороссийскую губернии, — решил начальник отдела, в который определили Василия.
За длинным столом, на который сваливалась поступающая корреспонденция, располагался высокий открытый шкаф с множеством ячеек. Каждая ячейка — это определенный населенный пункт. Работа Грабина на первый взгляд казалась несложной. Надо прочитать адрес на конверте и опустить его в соответствующую ячейку. Но ячеек много, писем еще больше, а времени мало. К тому же, адреса на многих письмах нелегко разобрать.
— Постараешься — через месяц-два будешь поспевать за остальными, — буркнул начальник отдела.
В руках у другого работника письма и телеграммы, казалось, сами находят определенные для них места и влетают туда, как воробьи в свои гнезда. Грабина они не хотели слушаться: из рук валились, из ячеек выскальзывали назад. А при упаковке оказывалось, что не вся корреспонденция лежит там, где надо.
Вернувшись домой, Василий на большом листе бумаги нарисовал схему расположения ячеек, подготовил множество конвертов с разными адресами и, перемешав их, начал тренировку. Прочитав адрес, он быстрым движением бросал конверт в предназначенную для него ячейку. Раз от разу движения его становились увереннее и точнее.
На почте удивлялись, как быстро новичок осваивается с должностью. И пришел из деревни, и грамотой не силен, а самый замысловатый почерк разберет лучше других и в ловкости готов с любым потягаться.
Отдел простой корреспонденции был самым легким на почте. Труднее приходилось на телеграфе. Но именно туда стал чаще всего заглядывать Грабин, как только освоился со своей работой. Его заинтересовала азбука Морзе. На телеграфной ленте не было букв. Их заменяли точки — тире. У телеграфистов были свои упрощенные «ключи» к расшифровке. Переписав азбуку, Василий начал вечерами изучать ее. И вскоре пришла очередь телеграфистам удивляться способностям новичка.
Но в личных отношениях с сотрудниками конторы Грабин чувствовал отчужденность. Многие смотрели на него сверху вниз. Они были чиновники, имели специальное образование, а он оставался для них малограмотным пришельцем со стороны, способным лишь на черновую работу.
Смириться с таким положением было трудно. И Василий решил учиться, чтобы сдать экзамены на звание почтового чиновника. Сначала занимался дома. Брал учебники, заучивал правила по грамматике, решал задачи. Но вскоре понял, что без посторонней помощи школьную программу осилить трудно. А садиться за парту было поздно, да и жить стало бы не на что.