Тогда Рогволд-Язычник в золотых варяжских вольных пригульных гулевых кудрях змеях волнах травах выходит к костру где крестятся руссы первые…
Тогда Рогволд-Язычник млад яр выходит из ночи из Руси к костру Христа, где Книга не горит…
Тогда Рогволд говорит:
— Князь. Ты ветх. Ты предал Русь. Ты предал нощь языческих колодезных хранителей богов. Ты предал свой народ…
Тогда князь речет старческими гробовыми отрешенными устами:
— В огонь его. В огнь. Пусть уходит с богами кумирами его…
…И руссы уж христиане покорно бросаются к Рогволду, но он отстраняет их хмельной привольною рукой.
И сам высок улыбчив входит вступает в костер своих богов.
…О Господь! Блажен умирающий вместе с богами кумирами своими…
И Рогволд-Язычник стоит в костре.
И князь глядит.
И руссы глядят.
И глядит нощь в костер.
И глядит Русь в костер. И!..
И двое не горят в костре — Книга и Рогволд!..
И двух не берет костер…
И страх ужас яд берет князя и ропот дружину новокрещенную его.
…И тут от тьмы поля приднепровского выходит является Анастасия матерь млада.
И она в яром огненном сарафане яриннике кумачнике как сын ея в огне, костре.
И у нее спелая русая русская коса благодатная тяжкая блаженная коса жены.
И она зовет певуче простирая расстилая белы лебединые пуховые длани матери:
— Сыне!.. Рогволд!.. Первончик первец агнец слезный мой! И у всякого первенец родится — во лбу светлый месяц, за ушами ясны звезды!.. Сыне мой… Я с тобой… В костер… И нас не возьмет огонь…
И она идет в костер…
Тогда Рогволд теряется мается страждет гибнет он кричит верещит молит из огня:
— Матерь матерь мама мати маа… Нет!.. нет!.. нет!..
И тогда тогда тогда…
И тогда берутся вянут секутся в огне сворачиваются свиваются съядаются первые золотые златые кудри его.
И тогда горят золотые кудри его как огонь в огне…
И сразу пахнет жженым волосом…
И горит сразу голова и тело его…
— Матерь не надо… не ходите… не надо в костер… глядите матерь… горит голова да тело мое… матерь не ходите в костер мой…
…И у всякого первенец родится — во лбу светлый месяц, за ушами — ясны звезды…
Матерь маа…
И горит светлый месяц и ясны звезды мои матерь…
И содвинулась Большая Медведица — ночи ярая палящая Жена, а утру а дню бледная Вдова…
И горит Христов Костер среди Руси!..
Ой Господь! Горит!..
И тысячу лет будет гореть.
И будут гореть языческие боги кумиры Руси и дубовые каменные дрова и Рогволд Святой Язычник в них!..
И только Книга Книга Книг не горит…
…Но гляди! — пройдет тысячелетье по Руси! — и Книга Книга Книга Книг задымится возьмется зачадит задымит!..
О Господи! Помоги! Пощади!
Пощади нас у костра Христова покорных слепых потомков неповинных пощади!..
И сойдет наш Иисус Христос в костер Руси!..
И запахнет вновь жженым живым волосом Его по всей Руси.
И закричат во всю Русь сырые иудины ноябрьские певни петухи.
И пух ледовых петухов иуд по всей Руси полетит!..
И все всех руссов очи затемнит затмит!..
И пойдут по всей Руси как чумовая язва сыпь повальная иисусовы иудины костры…
И необъятный пух иудиных ноябрьских петухов несметный полетит…
…Русь… Путь от Гефсимании к Голгофе…
Путь березами опалыми осенними родимыми безвинными повит… серебряно облит…
И кто ступил на Русь — дорогой этою уйдет.
И кто ступил на Русь — уйдет дорогою молитв…
И все дороги на Руси — к Голгофе сладкие пути…
Но но но…
Но у того костра начального Анастасия матерь покорная бесслезная полянка косариха стоит.
И она тихо князю гробовому Владимиру певуче текуче летуче речет поет ласкает говорит:
— Князь. Батюшка. Тот оставшийся навек в костре Рогволд-Язычник — твой сын.
Иль не ты в поле дальном спелом скошенном меня полянку косариху покосил?
Ты набросал в льняной покосный девий потаенный сокровенный мой подол текучих девьих земляник лесных малин…
Князь. Муж мой первый. Ты у костра стоишь.
А в костре остался твой сын…
…И поклонно кладет у ног князя покосную рубаху дальную со следами тех малин тех земляник.
Тогда князь с улыбкою на гробовых кривых устах говорит:
— Первых-то щенят за забор мечут!.. — и смеется лает блеет по-лисьи остро, — хи-хи-хи…