Слышны только мои шаги, быстро гаснущие в тяжком безмолвии. Дома и кварталы как близнецы, из одинаковых каменных блоков. Неведомая сила влечет меня к центральной площади, где только и есть жизнь. Жизнь чуждая, непонятная, источающая непреодолимый зов.
Поворот, другой, третий... Я пытаюсь остановиться, да ноги не подчиняются и несут вперед. Ближе к площади небо становится ниже и обретает отвратительный гнойный цвет. Смотреть на него противно, но оно всюду, даже в толстых стеклах окон. Можно идти с закрытыми глазами, но так еще страшнее.
Вот и площадь, замощенная коричневым гранитом, окруженная многошпильными высотными зданиями. Мостовая площади, - как крышка колодца, на дне которого ожидающе стынет кусок гнойного неба. Да, небо может быть и внизу. В этом жутком городе верх и низ, небо и земля поменялись местами.
Ноги тяжелеют, но тянут вперед, к мраморному постаменту в центре площади. На постаменте резной трон из слоновой кости, с высокой спинкой, раскрашенный в зеленые и фиолетовые тона.
В кресле - хозяйка пустого города, невероятно прекрасная и гордая, окутанная невесомым бледно-зеленым виссоном. У хозяйки города - лицо Илоны, оно всегда было таким, даже тогда, когда я не знал Илону. А вот руки у нее другие: руки-змеи, не имеющие суставов, изумрудно зеленые, непрерывно извивающиеся.
Это статуя, я знаю. Но статуя живая, переполненная желанием. Избыток желания покрывает всю ее зеленую кожу тонким липким слоем. Этот-то клеевой слой и источает запах, который тянет меня сюда через весь город, к трону смерти.
У постамента воля к сопротивлению меня всякий раз покидает. Руки-змеи манят, запах ее желания вытягивает из меня встречный зов вожделения.
В этот раз я впервые отчетливо опознаю корону на голове царицы страсти - это центральный купол собора Розы Мира, увенчанный золотым шпилем. Поднимаюсь на постамент, делаю шаг... Животная страсть пронизывает меня до дрожи и, не раздумывая, с ощущением провала в адову бездну, я бросаюсь в ее объятия.
И вижу сторонним зрением, как одна из рук-змей отсоединяет шпиль от купола на голове Илоны и медленно вонзает его мне в спину, проникая через позвоночник в сердце.
Всё! Хозяйка мертвого города пленила меня, и назад теперь не вернуться.
Я застонал от боли и разочарования. И проснулся.
Сколько уже раз я был в этом сне! Но этот раз - последний. Потому что я понял: игла прячется в прическе Илоны и ждет своей минуты. И никуда мне от этого приговора не деться. Следующий кошмар будет в яви.
Я открыл влажные от слез глаза и вздрогнул. В пяти шагах стоит незнакомец. Сразу видно, непростой дяденька, такой и в моем кошмаре не пропадет, так из него и струится всепогодность. Стандартный весь, пригожий, всё при нем, всё как надо. А взгляд по нему скользит, зацепиться не может. Ламус иногда почти таким бывает. Но, - почти. Откуда в пустыне отвратительно красивый взрослый мальчик? Может, хозяин того льва, житель холма Вавилонского?
Надо же: во сне - притяжение, наяву - отталкивание. И Карамазов озадачился:
- Откуда ты, браток? Ну прямо икона расписная! Дух пустыни, что ли? Тогда чур, чур...
Явный вызов, Дмитрий и без водки перегрелся. Пока незнакомец реагировал внутри себя, я бросил взгляд на Илону. Она, не обращая внимания на гостя, оперлась локотком на колючий песок и обозревает желто-серые окрестности. Нет, ничего рокового не нахожу: цвет кожи не зеленый, суставы на месте, иглы в прическе не заметно. Мрачное очарование сна ушло.
- А бостончик приличный, ничего не скажу. Но вот нос уж очень прямой. Холеный шнобель. При моей юности такие барские носы без кулака и дня не ходили.
Что-то уж совсем разошелся Карамазов! Оно и понятно, сколько уже без чаши да тарелочки. Но в целом он прав: незнакомец не женщиной произведен, такими не рождаются, таких конструируют. А раз так, с учетом всех последних обстоятельств...
Я собрался с духом и твердо сказал:
- Ну... Здравствуй, Тарантул...
Тут гость разомкнул бледные губы, демонстрируя приятный, театрально поставленный баритон.
- Здравствуй, Алекс Сибирцев. Ты правильно понял, это я - истинное воплощение самого себя.
Прозвучало всего несколько слов, и пустыня преобразилась. Будто прохладой повеяло, и весна за холмом застыла в ожидании. Люди, прототип, нечеловек, - все смотрели на "воплощение самого себя". Один Дмитрий не оценил ситуацию сразу и продолжал задираться.
- Интересненько! Цифра человеком прикинулась! А как насчет попить-поесть? Предложить чего-нибудь?