И оказался в другом кошмаре, на этот раз нескончаемом, многосерийном. В руках у меня том Навои. Держу его, а он сам собой раскрывается, страницы сами перелистываются.
Вглядываюсь в буквы, в слова, в предложения. И - они оживают, окружают меня, вводят в незнакомый, непонятный мир. И требуется от меня пройти его весь, от страницы к странице, не пропустив ни одной. Но как это сделать, если не понимаешь, куда попал? Ни проводника, ни друга, никого рядом. Вот Дмитрий, поручик Карамазов, - тот не растерялся бы, не заблудился. А без него, - как теперь вернуться из книги домой?
Только я подумал о поручике, как подземелье, в которое я неизвестно как попал, наполнилось сизым папиросным туманом, в нос бросился острый кисло-перечный перегар.
Карамазов сидел на кухне, за аккуратно накрытым столом и ругался дикой, улично-площадной бранью. Я так обрадовался перемене книжного сюжета на реальность египетских будней, что ругань Дмитрия показалась мне песней соловья в дремучем лесу, который нашел для меня Сибрус.
- Нет, ты глянь, Алексей! - прервал свою песнь Дмитрий, - Это что? Это за что?
Он тыкал пальцем в стол, жутко вращая налитыми кровью глазами. Я глянул и согласился: правильно он кроет матом кухонную действительность. В бутылке "Столичной" вместо водки, на тарелках вместо огурчиков-помидорчиков да хрусткой капусточки, - скопище цифр! Цепляясь друг за друга, они образовывали цепочки, колечки и прочие замысловатые фигуры. И при этом еще цифирки меняли цвет и ухмылялись.
- Ты понимаешь! Да я в жизни не открывал учебников Малинина-Буренина! Мне эта арифметика как козлу...
Как козлу что, я не услышал. Настольно-кухонная каббала впала в ярость. Выскочив из водочной бутылки, жирная зеленая единица ударила основанием в лоб Дмитрию и прилипла к нему. Злорадно улыбаясь, она пыталась ужалить поручика то в один глаз, то в другой. Он силился оторвать единицу от себя, но только в кровь расцарапал пальцы. Толстый серый ноль закружил надо мной и повис над головой светящимся тором. Так я обрел цифровой нимб.
Да, цифра убедительно доказывала, что человек без нее ничто, меньше чем пустота. Она, цифра, может и низложить, и возвеличить. Может одарить, а может и отнять. Разумный человек - всего лишь представитель цифры, ее слуга и преданный раб. И пора мне отказаться от слабой буквы и полностью предать себя всеобъемлющей цифре.
На столе пошла пляска числовых рядов и множеств. Отдельные цифирки отрывались от массы, подпрыгивали и цеплялись к моему нимбу. Карамазов в неравной борьбе с зеленой единицей истекал кровью, что-то надо было делать. И я закричал:
- Всё! Долой книги! Клянусь, больше не прикоснусь ни к одной букве!
Числовые ряды радостно хихикнули и наваждение исчезло. Я бросился перевязывать лоб и руки Дмитрия. Тот стонал, скрипел зубами и с тоской смотрел на пустую бутылку. Цифры опустошили ее досуха. Закончив перевязку, я отошел от раненого поручика, и когда снова взглянул на него, безмерно удивился. На месте Дмитрия Карамазова сидел другой человек: в аккуратном черном костюме с погонами, на которых красовалась красная свастика.
- Ты Сибирцев? - строго спросил он, чуть шевеля бледными губами, - А я Гризенгер.
Критически осмотрев окружающую обстановку, Гризенгер сказал:
- Пьешь? Водку? Зря. Водка - зло. Шнапс - добро.
Он изящным движением тонкой благородной руки вытянул из внутреннего кармана пиджака плоскую стеклянную фляжку и водрузил на середину стола.
- Рекомендую!
Глаза его сверлили меня как штопор для вскрытия винных бутылей.
- Но вначале выслушай!
Моя рука, сама собой потянувшаяся к фляжке со шнапсом, замерла. Справедливо: кто угощает, тот и капитан.
- ...существенный процесс сумасшествия, составляющий действительно болезненное состояние, заключается главным образом в том, что известные настроения, чувства, волнения, суждения, решения возникают изнутри вследствие болезни душевного органа, тогда как в здоровом состоянии наши волнения, решения вызываются только достаточными внешними побуждениями и потому находятся всегда в некоторой связи с внешним миром...
- Что ты несешь, Гризенгер? - не выдержал я, - Ты кто такой, чтобы учить меня жить?
Гризенгер обиделся и пропал. Но фляжка осталась. Рука снова потянулась к ней, но... Рядом с фляжкой устроился желтый песчаный скорпион. Килограммов на пять, прикинул я. Упитанный и готовый к брачным боям, - изогнутый к кухонному небу хвост до отказа накачан черной жидкостью. Хороший паук, само совершенство.
- Я - посланник Тарантула, - вполне внятно, по-человечески заговорил он, - Ты, капитан, чего-то не понимаешь. Не быть тебе адмиралом. Так вот, галлюцинации, - это широко распространенное расстройство восприятия. Особое выражение обмана чувств. Ничего вокруг тебя такого нет, а ты что-то видишь, слышишь, чувствуешь. Все дело в том, что в силу действующих болезненных механизмов оживляются имеющиеся уже в памяти представления и вновь принимают свойства восприятия...