Во время войны он женился на девушке-гречанке, работавшей в одном из больших магазинов. Она родила ему двух сыновей и дочь. Зухейр был типичным профессором-книжником, посвятившим жизнь академическим исследованиям. На другие темы он даже не говорил и ничем, кроме своей науки, не интересовался. Я безуспешно пытался отыскать в нем прежнего студента-вафдиста. Однако в отличие от многих других в Египте он желал победы союзникам — возможно, из преданности демократии, как он сам утверждал, или под влиянием симпатий жены, а может быть, из любви к Франции, от которой он был в восхищении.
В 1950 году он несказанно удивил нас, когда выставил свою кандидатуру в парламент от «Вафда» в одном из каирских избирательных округов и одержал победу, получив подавляющее большинство голосов. В ответ на наши недоуменные вопросы о причинах, толкнувших Зухейра на подобный шаг, доктор Махер Абд аль-Керим, обычно крайне сдержанный, воскликнул:
— Какая опрометчивость!
А Реда Хаммада высказал предположение, что Зухейр возмечтал о посте министра просвещения.
Но ведь пока сбудется эта мечта, пройдут годы. Как он будет жить на небольшую пенсию и депутатское жалованье, не превышающее пятидесяти фунтов?
По этому поводу Реда Хаммада философски заметил:
— Время покажет.
И время действительно показало, причем гораздо раньше, чем мы ожидали. В вафдистских газетах стали появляться политические статьи Зухейра Кямиля, и вскоре он приобрел репутацию первоклассного публициста. Писал он также и критические статьи для еженедельных журналов. А тут случилось так, что Захрану Хассуне, чтоб провернуть одно дельце, понадобилась «рука» в правительственных сферах. Он попросил нас представить его нашему другу-депутату. Мы выполнили просьбу, и между Зухейром и Захраном вскоре установились приятельские отношения. А немного спустя до нас дошли слухи о странных и, более того, весьма сомнительных деяниях доктора Зухейра Кямиля.
— Что ты думаешь в связи с этими слухами о Зухейре? — спросил я как-то Реду Хаммаду.
— Говорят, он торгует должностями и, кроме того, оказывает сомнительного свойства услуги Захрану Хассуне, получая за это солидную мзду.
— Неужели все это правда?
— К величайшему сожалению, да. Порой я с грустью спрашиваю себя, так ли уж отличается «Вафд» от других партий?
— Трудно поверить в то, что Зухейр бросил работу в университете ради грязных махинаций.
— Думаю, он был негодяем всегда, просто ждал удобного случая, чтоб проявить свои «таланты». Политика оказалась для этого весьма подходящим поприщем.
Обоим нам было невыразимо стыдно за нашего бывшего друга, такого талантливого человека, и больно за столь почитаемую нами партию.
Когда после каирского пожара[45] вафдистское правительство ушло в отставку, доктор Зухейр попытался вернуться в университет, но это ему не удалось. Он продолжал заниматься публицистикой и литературной критикой, но испытывал беспокойство за свое будущее, тем более что уже привык к достатку. Однажды мы встретились у Салема Габра.
— Что происходит в стране?! Король совсем свихнулся, все рушится… — встревоженно восклнкнул хозяин дома.
— Наше политическое положение, — заметил доктор Зухейр, — весьма напоминает мне историю доктора Ибрагима Акля, который, начав с научных исследований, на склоне лет ударился в религию!
— «Вафд» подобен своему лидеру, это такой же добрый дряхлый старичок, с каждым днем теряющий силы, — сказал Реда Хаммада.
— Так больше продолжаться не может! — воскликнул Салем Габр. — Надо подумать о нашем будущем.
— И все же, — сказал Зухейр Кямиль, — «Вафд» остается самой популярной партией, и король, чтоб не допустить революции, вынужден будет в ближайшее время призвать ее к власти.
— Лучше уж революция, чем «Вафд», — возразил на это Салем Габр.
— «Братья-мусульмане»[46] и коммунисты ждут своего часа, — заметил Реда Хаммада.
— Ни те ни другие не располагают большинством, — решительно заявил Зухейр Кямиль.
— Страна, — сказал Салем Габр, — не готова к коммунизму, а какой-либо иной доктрины, способной увлечь молодежь, которая мечется между революцией и пороком, не существует.
45
26 января 1952 г. в Каире вспыхнул грандиозный пожар: поджоги были спровоцированы реакционными египетскими кругами и английскими оккупационными властями.