— Самые прекрасные, — не без грусти ответил Дило.
Мы остановились на заросшей травой поляне.
Внизу клокотала небольшая речка. Вербы низко склонили ветви над водой. Дило снял пиджак, бросил его на траву и спустился к реке. Я остался наверху и смотрел на него. Умные, внимательные глаза и юношеская нетерпеливость — вот что осталось в нем от прежних лет. Волосы поседели, черты лица изменились.
— Нет реки прекраснее нашей, — сказал он, выйдя из воды и поднявшись ко мне.
— Это так, — согласился я.
— Знаешь, мне страшно хочется, перед тем как тронуться в путь, все увидеть, все прочувствовать вновь. Поэтому я и привел тебя сюда. Здесь был наш дом, — показал он на фруктовый сад. — Его давно нет. Теперь мы живем в доме дяди Петко. После того как расстреляли отца, дядя остался для нас самым близким человеком. Кусок хлеба делили с его детьми…
Мы шли по улице к дому дяди Петко. Дом стоял среди буйно разросшейся зелени, окруженный старым деревянным плетнем.
— Странный старик дядя Петко, — продолжал Дило. — Чудак. Не признает проволочных оград. «Дом привык к этой ограде, сроднился с ней», — отвечает он мне всякий раз, когда я говорю, что пора сменить ограду.
Мы дошли до калитки. Дило толкнул ее, и медный колокольчик забил тревогу.
— Это тоже его выдумка.
Прохлада и чистота встретили нас. Заросшая травой мощеная дорожка повела нас под арку, оплетенную виноградными лозами.
— Кто там? — послышался голос из внутреннего дворика.
— Свои, свои, — ответил Дило.
— Коли ты свой, так иди сюда, — пригласил старик. — Тяжело мне вставать.
Он сидел на пне возле колоды для колки дров и заострял колья. Медленно поднимался топор и резко опускался. Шерстяная безрукавка покрывала широкие плечи старика, а голова была замотана каемчатым полотенцем. Когда мы приблизились, он опустил топор. Небольшие, пытливые глаза, прикрытые лохматыми седыми бровями, глянули на нас. Старик не скрывал своего удивления.
— Ты ли это, Дило? Вчера вечером в парикмахерской говорили, что ты уехал в Европу. Слышали, послом тебя назначили.
— Я не посол, но буду работать в посольстве. Могу ли я уехать, не повидав тебя?
Улыбка пробежала по лицу старика.
— Вы, молодые, все можете. Младен целый месяц не приезжал. Забыл дорогу в село… Что же вы стоите? Садитесь, садитесь! — заволновался он. И ладонью, широкой и потрескавшейся, как засохшая земля, протер соседний пень. — Не испачкайте новые костюмы! А теперь садитесь. Стулья есть, да они в доме.
— Не нужно, дядя. Мы ведь только так, повидаться, и дальше пойдем.
— Знаю, что время у вас расписано. Но ведь жизнь состоит не только из слов «добрый день» да «прощай». Если хотите, то в дом можем войти. Как, Дило?
Мы отказались. И, чтобы он больше не настаивал, присели на ошкуренное дерево. Отказались мы и от угощения, ведь мы шоферы, но он не оставил нас в покое:
— Так ведь вы ведете машину не разом. Стало быть, одному из вас и можно сделать глоток.
Он встал и пошел на кухню, пристроенную к дому.
— Проволочную ограду не признает, но от телевизора не отказывается, — сказал я, заметив возле кровати телевизор.
— Пока не прослушает новости, не ложится спать. Однако комментировать политические вопросы не любит.
Старик вернулся. Немного сгорбленный, с жилистыми руками, покрытыми набухшими синими венами… Шаги у него медленные, крупные, спокойные. Он сел на свое место и вынул из кармана бутылочную тыкву с ракией. Налил немного из нее в стаканчик, старательно ополоснул и только тогда уже налил доверху.
— Небольшая дезинфекция, — засмеялся он.
Он налил и себе, а Дило, которому предстояло вести машину, подал бутылку.
— Ну, на здоровье, ребята. Чтоб вы у меня были живы и здоровы, чтоб нам, старикам, быть на посту, чтоб дом этот всегда был открыт для вас. — И опрокинул ракию в рот. — Эх, чуть было не забыл! — И, запустив руку в другой карман, он вынул два огурчика. — Закуска. — И протянул нам по одному.
Было в поведении этого старика нечто такое, что согревало и одновременно внушало уважение. Нежность его была грубоватой, но искренней. Может, уважение шло от мудрости?
— Дядя, мы должны двигаться. Истекло наше время, — засмеялся Дило.
— Ваше право, ребята. Ты трогаешься в дальнюю дорогу. И надолго ли?
— На несколько лет, — ответил Дило.
— Какую вещь на память тебе дать? — спросил вслух дядя Петко. — Когда-то тем, кто уходил в дальний путь, давали хлеба. Теперь он у вас есть. Другие давали золотые монеты, но вам это не нужно.