Этому делу дали ход адвокаты. Они направили в больницу судебно-медицинского эксперта, потому что Вангос поступил туда без его заключения, со справкой полицейского врача. Вот почему на этот раз судебно-медицинский эксперт ничего не мог сделать, не мог покрыть ничьей вины. Он вынужден был послать к Следователю для допроса сообщника Янгоса, которого больше недели полиция ловко прятала.
На следующий день после убийства прямо с утра Вангос, как было условлено, «добровольно» явился в участок асфалии. А оттуда с подложным врачебным заключением его отправили в городскую больницу с предписанием строгой изоляции. И все для того, чтобы они с Янгосом не подверглись перекрестному допросу, на котором Следователь мог их легко изобличить. Хитрость эта вполне удалась: ведь только теперь, когда Янгос уже восьмой день сидел в тюрьме, Вангоса ввели в кабинет Следователя.
Сначала Вангос по недоразумению оказался без адвоката. Адвокат Янгоса, взявший на себя защиту их обоих, увидев, что подоплека этого дела нечистая, отказал своим клиентам «ввиду исключительной занятости». Потом нашелся другой адвокат, с которым Вангос проговорил несколько часов, потребовав предварительно от Следователя двое суток сроку для подготовки к допросу.
«По истечении сорока восьми часов сегодня, 30/V 196..., в 5 час. 30 мин. был приведен на допрос вышеупомянутый обвиняемый, который в присутствии вышеозначенных лиц заявил, что он ознакомился с протоколами судебного дела и желает дать показания. Вместе с ним пришел его адвокат...
— Предъявлялись ли вам раньше какие-нибудь обвинения?
— Да. Меня судили за изнасилование, незаконное ношение оружия, кражу и за оскорбление действием, всего четыре раза.
— Теперь вы обвиняетесь в том, что 22 мая в Нейтрополе вы вместе с другим обвиняемым по тому же делу — Янгосом Газгуридисом совершили умышленное убийство человека, а именно Зет, и умышленно нанесли телесные повреждения Георгосу Пирухасу, избив вышеупомянутого Пирухаса так, что жизнь его находится в опасности, а его физическому и психическому состоянию на длительное время нанесен серьезный урон; вышеперечисленные ваши действия являются дерзким и наглым выпадом против общества. Что вы можете сказать в свое оправдание?»
Хорошо, что адвокат растолковал ему предварительно, в чем его обвиняют, потому что Вангос не понял ни слова из обвинительного акта. Точно он был написан не по-гречески, а на каком-то другом языке специально для того, чтобы больше запутать его, Вангоса. С самого начала ему не понравился Следователь, который был очень молод, выглядел совсем мальчишкой, но своим взглядом, словно ножом, насквозь пронзал собеседника. К тому же он производил впечатление добросовестного и честного человека. Человека неподкупного. И это особенно тревожило Вангоса. Впрочем, адвокат предупредил его: «Он крепко тебя прижмет, и придется тебе изворачиваться, как угрю».
Целые девять часов тянулся допрос. И чего только Вангос не наговорил! Он рассказал всю свою жизнь. Что он родился и вырос в Нейтрополе и с 1931 года живет в Нижней Тумбе. Он не покидал родного квартала, за исключением тех случаев, когда уходил в солдаты, попадал в тюрьму или уезжал в летний юношеский лагерь. Он любит Нижнюю Тумбу и знает в ней каждый камень. Бедный квартал, бедняк и он сам, но там живут хорошие люди. О них забыло правительство, но он не затаил против него зла, потому что всегда был добрым гражданином. Ему приходилось также покидать Нижнюю Тумбу, когда он, заболев, ложился в больницу. Чаще всего из-за сердца. Да, у него больное сердце. Он не переносит сильных волнений. Пусть это будет записано в протоколе. О школьных годах Вангос распространялся недолго. Ему еще повезло: он кончил четыре класса начальной школы. Потом он вынужден был зарабатывать на хлеб, кормить младших братьев и сестер, потому что отец у него умер. Впрочем, он не брезговал никакой работой. Ведь он всегда отличался трудолюбием. Конечно, его мечтой было учиться. И если бы он учился, то не оказался бы в таком дурацком положении, как теперь, и ему не предъявили бы совершенно невероятных обвинений, о чем он смутно уразумел из обвинительного акта. Если бы он учился, получил образование, то умел бы отличать хорошее от дурного и избежал бы в своей жизни многих ошибок, за которые ему приходилось расплачиваться... А потом наступили черные дни оккупации. Голод. Два его дяди умерли от истощения прямо у него на глазах. Упали на улице, раскинув руки, и больше не встали. В то время даже птиц не было в небе. Их прогнали немецкие самолеты. Он ставил недалеко от дома в овраге силки, но птицы не попадались. Чтобы избежать судьбы своих дядей — с самого детства он был хилым, болезненным, — он поступил в немецкий трудовой отряд и там добывал себе пропитание. Но работа была тяжелой, у него не хватало силенок, он недолго выдержал и ушел из трудового отряда. За это немцы его арестовали и без всякого суда и следствия целый год продержали в концлагере Павлоса Мелоса под Нейтрополем. Он сидел там, пока не ушли последние немцы, взорвав предварительно порт, и в город не вступила греческая освободительная армия. Выйдя из лагеря, он записался в резервные части ЭЛАС[12] — тогда еще он не имел представления о том, что это такое, — стал ответственным работником в организации Национальной солидарности Нижней Тумбы и затем его назначили вторым секретарем ЭПОН[13] по организационным делам в том же районе. В то время он был в какой-то растерянности; год провел он в концлагере и, очутившись на свободе, не сразу разобрался в обстановке. Когда же он раскусил этих левых, когда своими глазами увидел, кому они собираются продать Грецию, он тут же порвал с ними. Это произошло в 1946 году. После выборов, перед плебисцитом. Он сбежал от левых не из страха, что игра проиграна. Просто он возненавидел их и раскаялся в своем прошлом. Но, несмотря на это, его арестовали в 1949 году, когда он был призван в армию, и сослали заодно с коммунистами на остров Макронисос. Там неожиданно он оказался вместе с теми, с кем сотрудничал прежде, и эти люди не могли простить ему, что он от них отрекся. Ну до каких же пор будут его преследовать? В концлагере начальники считали его левым и подвергали пыткам, через которые проходили остальные заключенные. А левые считали его предателем, шпионом, приставленным к ним для слежки. Ему некуда было податься. К счастью, его спасло покаяние: подписав заявление, он с радостью отрекся от коммунизма и всех его разновидностей и вырвался наконец из этого ада. Все могут убедиться, что он человек порядочный и никому не желает зла, ведь, когда ему предложили остаться на Макронисосе и выполнять обязанности палача, пропагандиста или кого-то там еще, он отказался, да, отказался, потому что не мог смотреть на чужие страдания. После службы в армии он получил свидетельство о благонадежности. Пройдя через все муки, он понял, что не должен вступать ни в какую партию, ни в какую организацию. Подальше от всего этого. Он дал такую клятву и остался ей верен. Вот что он имел в виду, когда говорил раньше, что избежал бы многих ошибок, если бы был образованным. Он потерял десять лет жизни. А какой толк? Кто оценил его жертву? Его единственной наградой были тяжелые страдания, оскорбления и нажитая болезнь сердца. Ему приписывают, что раньше он был председателем молодежной организации ЭРЭ в Нижней Тумбе или — это уже совсем неслыханно — что он входит в общество, как его? — «Божественная вера — Бессмертие греков — Могущество бога». Но все это ложь.