— Что же ты мне раньше не сказал? Побреюсь, умоюсь и побегу за подарком… — засуетился Жак.
— Бежать никуда не надо. Я подарок от тебя еще в Амстердаме припас — вечером преподнесешь имениннице золотую брошь с подвесочкой.… Очень оригинальная штучка… Беатрис будет очень рада — она обожает всякие броши, цепочки и колье. И чем они дороже, тем лучше… Смотри только — никаких встреч не назначай. У нас сегодня не национальный, а семейный праздник, — усмехнулся Эли и направился в свой номер. За ним двинулся было Жак, но Диана, кокетничая и скаля свои белые зубки, вдруг остановила его:
— Мистер Меламед! Одну минуточку. Пока вас не было, к вам приходила одна симпатичная дама.
— Да? — подстраиваясь под ее кокетливый тон, произнес Жак. — Может, она визитку оставила?
— К сожалению, только фамилию. Елена Зарембене.
— Зарембене? — повторил Жак. — Не имею чести знать. Наверно, ошибка.
— Она обещала прийти еще раз.
Как оказалось, ошибки никакой не было. Под вечер высокая, гладко причесанная женщина, в черном платье, с серебряным крестиком на смуглой шее, вошла в просторный, обставленный с излишним шиком холл, и попросила Диану соединить ее с господином Меламедом.
— Не узнали? — без упрека спросила она, когда он спустился вниз.
— Каюсь…
— Неудивительно — это я в шутку. Столько воды утекло. Да и я вас живого никогда не видела, хотя вы когда-то и носили меня на руках.
— Ого! Чем могу служить?
— Моя мама мне много о вас рассказывала… Она даже письма в Израиль писала, просила вас прислать вызов на постоянное жительство.
— Ваша мама? — Жак вскинул брови. — А она, простите за допрос, кто?
— Моя мама — Рут Капульская.
— Вы — Елочка! — воскликнул Меламед. — "В лесу родилась Елочка, в лесу она росла…"— запел он вдруг. — Ну и ну! — Меламед нагнулся и быстро и судорожно поцеловал ее руку с толстым обручальным перстнем… Очень приятно, очень приятно.
— А вы, Янкеле, — мой крестный отец. Юдита, соседка, сказала, что вы у них недавно были, но где вы остановились, не знала…
— Был у них, был…
— Я все гостиницы обзвонила, пока не услышала в трубке: "Есть такой Меламед!" Можно, я закурю?
— Курите, ради Бога, курите, — затараторил Жак. Он и сам от волнения готов был закурить! Кто бы мог подумать! Солидная, расфуфыренная дама с крестиком на груди и — Елочка!
Гостья достала из сумочки пачку длинных французских сигарет и, чиркнув зажигалкой, глубоко затянулась: — Мы вместе с вами, это было незадолго до моего рождения, по канализационным трубам в Рудницкую пущу пробирались, — пуская колечки дыма в потолок, продолжала Зарембене. — Этот кошмар я пережила в чреве матери и, в отличие от вас, не задыхалась от вони, не ужасалась несметным полчищам крыс и не утопала в нечистотах…
— Да… Лучше это не вспоминать. Может, что-нибудь закажем — кофе, мороженое, рюмку коньяка?
— Спасибо. Я ненадолго. С удовольствием пригласила бы вас к себе, но мама совсем плоха… третий инсульт…
— Бедная, бедная! А я собирался к ней зайти… Юдита дала мне ваш адрес. Хотел даже кое-что оставить… я слышал, что простым людям тут очень несладко…
— Что вы, что вы… Мы ни в чем не нуждаемся. У нас с Витаутасом вполне приличный оклад.… Дети устроены… Миндаугас — компьютерщик. А Эгидиюс, тот в Риме, на третьем курсе духовной академии…
— Но он же… — Меламед вовремя осекся.
— Вы хотели сказать — еврей?..
— А разве это не так?
— Так-то так, да не совсем… У нас в доме все, кроме мамы, крещеные. Меня крестила моя кормилица Антанина. Помните ее?
— Помню... Деревня на опушке леса, где она жила, кажется, называлась Бяржай.
— Не Бяржай, а Пабяржай… Но это неважно. Если бы не Антонина, я бы не выжила. У мамы сразу же после родов, которые принимал весь отряд, воспалилась грудь, пропало молоко, а коров в пуще не было, вокруг одни волки… Антанина мне и имя дала — Эленуте… А ксендз в костельную книгу Еленой Стоните записал, подкидышем… После войны обе матери из-за меня судились-рядились — поделить не могли. Для Антанины я была ее дочерью Стоните, а для мамы — ее дочерью Капульской… Первый инсульт и случился с мамой как раз в районном суде, который присудил девочку не богомолке Антанине, а партизанке-радистке Рут за боевые заслуги… Мне тогда еще и пяти не было...
— А папа? Его могилу так и не нашли?
— В пуще не то что мертвого — живого не найдешь. Но мы папу не забываем. Каждый год в день гибели деда Эгидиюс служит мессу не только по нему, но и по всем погибшим евреям. Он член общества Литва-Израиль.