Крестьяне победителями возвращались в трактир. Они торжествовали: наконец-то они отплатили за все унижения, которые им приходилось терпеть, и всякий хвалился своими подвигами. Они как брата обнимали Кристофа, а тот радовался завязавшейся между ними дружбе. Лорхен взяла его руку, на мгновенье сжала ее своей жесткой рукой и с усмешкой посмотрела на него. В ту минуту он уже не казался ей странным.
Занялись ранеными. Крестьяне отделались сравнительно легко: выбитые зубы, сломанные ребра, шишки и кровоподтеки — вот и все. Солдаты пострадали серьезнее. Трое из них находились в тяжелом состоянии: гигант с ожогом глаз, у которого плечо было наполовину отсечено ударом топора; солдат с распоротым животом, не перестававший стонать, и унтер-офицер, которого свалил Кристоф. Их уложили на земле, возле печки. Унтер-офицер, пострадавший меньше других, открыл глаза. Он медленно обвел горевшим ненавистью взглядом склонившихся над ним крестьян. Придя в сознание и припомнив все случившееся, он стал извергать потоки ругани. Он клялся, что рассчитается с ними, что они еще у него попляшут; он хрипел от бешенства; казалось, будь это в его силах, он истребил бы всех до одного. Кое-кто из крестьян попытался улыбнуться, но вообще им было не до смеха. Один молодой крестьянский парень крикнул раненому:
— Заткни пасть, не то убью!
Унтер-офицер, порываясь подняться, впился в парня налитыми кровью глазами и прокричал:
— Негодяи! Убивайте! Вам отрубят головы.
И опять принялся вопить. Парень с распоротым животом испускал визгливые крики, точно свинья под ножом. Третий лежал, не шевелясь и вытянувшись, как покойник. Крестьяне вдруг оцепенели от ужаса. Лорхен с помощью других женщин поволокла раненых в соседнюю комнату. Оттуда гневные выкрики унтер-офицера и стоны умирающего доносились глуше. Крестьяне молчали; они продолжали стоять, сбившись в кружок, как будто у ног их все еще лежали три тела; не смея тронуться с места, они тоскливо переглядывались. Наконец отец Лорхен произнес: