– Какой сегодня хороший вечер!
– Да, вечер прекрасный.
– У нас во дворе прямо дышать нечем.
– Да, во дворе очень душно.
Поддерживать разговор становилось все труднее. Сабина, воспользовавшись тем, что пора было укладывать дочку, вошла в дом и больше не показалась.
Кристоф боялся, что она не выйдет и на следующий вечер, что она избегает сидеть с ним наедине, – Луиза еще не появлялась на улице. Но получилось наоборот: на следующий день Сабина первая попыталась завязать разговор. Видно было, что она насилует себя и не получает от беседы удовольствия; чувствовалось, что она с трудом отыскивает темы для разговора и что ей скучно слушать свои собственные вопросы; а вопросы и ответы замирали на лету среди гнетуще длинных пауз. Кристоф вспоминал свои первые встречи с Отто; но с Сабиной круг разговора был еще более ограничен, да она и не обладала долготерпением Отто. Видя, что попытки ее ни к чему не ведут, она сдалась: стоит ли так мучиться? Скучно… Сабина замолчала, и Кристоф последовал ее примеру.
И сразу все стало несказанно милым. Вернулась ночная тишина, вернулись обычные мысли. Сабина, мечтая о чем-то, медленно покачивалась на стуле. Кристоф сидел рядом и тоже мечтал. Они не обменялись ни словом. Через полчаса Кристоф, словно говоря сам с собой, начал вполголоса восторгаться пьянящим запахом, который шел от ручной тележки, служившей для развозки клубники. Сабина бросила в ответ два слова. Они снова замолчали. Они наслаждались очарованием этих неоконченных фраз, этих ничего не значащих слов, они мечтали об одном, они были полны одной и той же мыслью, они не знали, что это за мысль, и даже не доискивались. Когда пробило одиннадцать часов, они разошлись по домам, улыбнувшись друг другу на прощание.
На другой день они и не пытались завязать беседу. Оба снова молчали, и это было так хорошо! Время от времени они обменивались каким-нибудь кратким, односложным замечанием, которое подтверждало, что оба думают об одном и том же.
Сабина вдруг рассмеялась.
– Гораздо лучше, – сказала она, – не принуждать себя и не пытаться во что бы то ни стало говорить! Чувствуешь, что обязан говорить, а это так скучно!
– Ох, если бы все придерживались вашего мнения! – произнес Кристоф прочувствованно.
Они засмеялись. Оба подумали о г-же Фогель.
– Бедная женщина! – вздохнула Сабина. – Какая она утомительная!
– Зато она сама никогда не утомляется! – ответил Кристоф с безнадежным видом.
Сабину развеселили слова и печальный вид Кристофа.
– Вам смешно? – спросил он. – Вам-то хорошо. Вы от нее защищены.
– Еще бы! – ответила Сабина. – Недаром я запираюсь на ключ.
Она засмеялась; смех у нее был негромкий, почти беззвучный. Кристоф в восхищении слушал. Он с наслаждением вдыхал свежий воздух, спокойствие ночи.
– До чего же хорошо молчать! – сказал он, потягиваясь на стуле.
– И до чего же бесполезно говорить! – подхватила Сабина.
– Да, – подтвердил Кристоф, – без слов все гораздо лучше понимаешь!
Снова воцарилось молчание. Ночная темнота мешала им видеть друг друга. Они улыбались.
Сидя бок о бок, они переживали одно и то же, – или, по крайней мере, так им казалось, – но они ничего не знали друг о друге. Сабину это нимало не тревожило. Кристоф был любопытнее. Как-то вечером он спросил Сабину:
– Вы любите музыку?
– Нет, – просто ответила она. – Очень быстро надоедает. Я в музыке ничего не понимаю.
Эта откровенность пленила Кристофа. Ему так надоела ложь, так надоели люди, которые заявляют, что без ума от музыки, а сами умирают от скуки, слушая ее, и он вменил Сабине чуть ли не в добродетель то, что она не любит музыку и открыто говорит об этом. Он осведомился, читает ли Сабина.
Не читает, да у нее и книг нет.
Кристоф предложил к ее услугам свою библиотеку.
– А книги серьезные? – спросила она тревожно.
Если она не хочет серьезных, есть несерьезные, например, стихи.
– Но это тоже серьезные книги.
– Тогда романы.
Сабина сделала гримаску.
Как, и романы ее не интересуют?
Интересовать-то интересуют, только они очень длинные, у нее не хватает терпения дочитать до конца. Она забывает начало, перескакивает через главы, в результате ничего не понимает, ну и бросает книгу.
Чудесное доказательство занимательности книги!
Нет, почему же, достаточно занимательно для выдуманных историй. Но она предпочитает интересоваться другим.
Театром, быть может?
Ах, нет!
Что же, она и в театр не ходит?
Да, не ходит. Там слишком жарко. Слишком много народа. Гораздо приятнее сидеть дома. К тому же яркий свет режет глаза, и актеры все такие уродливые.
Тут он был с ней согласен. Но ведь в театре есть и еще кое-что: пьесы.
– Да, – рассеянно согласилась Сабина. – Но у меня нет времени.
– Что же вы делаете с утра до вечера?
Она улыбнулась.
– Помилуйте, у меня столько дел!
– Вы правы, – согласился Кристоф, – ведь у вас магазин.
– О, магазином я не особенно много занимаюсь, – спокойно возразила Сабина.
– Значит, все ваше время отнимает дочь?
– Ах нет, бедная девочка! Она такая умненькая, она сама играет.
– Тогда что же?
Кристоф извинился за свою нескромность. Но Сабина, наоборот, находила разговор забавным.
– Столько, столько дел…
– Каких?
Сабина не могла объяснить. Всяких дел, разных. Утром нужно встать с постели, одеться, подумать об обеде, приготовить обед, съесть обед, подумать об ужине, прибрать комнаты… Так весь день и проходит… А ведь нужно еще хоть немножко времени, чтоб ничего не делать!
– И вы никогда не скучаете?
– Никогда.
– Даже когда ничего не делаете?
– Именно когда ничего не делаю. Вот делать что-нибудь – это, пожалуй, скучно.
Они, смеясь, посмотрели друг на друга.
– Какая же вы счастливая! – вздохнул Кристоф. – А я вот не умею ничего не делать.
– А по-моему, прекрасно умеете.
– Учусь последние дни.
– И успешно учитесь.
После разговора с Сабиной на душе у Кристофа становилось мирно и спокойно. Ему достаточно было просто смотреть на нее. Куда-то отходили все тревоги, раздражительность, нервическая тоска, сжимавшая сердце. Когда он говорил с ней, ничто не смущало его спокойствия. И ничто не смущало его спокойствия, когда он думал о ней. Он не смел признаться в этом самому себе, но когда он сидел рядом с ней, он чувствовал, как на него нисходит чудесное оцепенение, почти дремота. И ночами теперь он спал, как никогда не спал раньше.